Даниэль Друскат

Вдруг — не могу толком описать — меня пронзило ощущение не то огромной радости, не то смертельного ужаса: далеко впереди я заметил Розмари. Она привычно склонила голову к плечу, как всегда, когда с интересом слушала, я видел ее профиль и уже не помнил, кто там говорил с трибуны, не слышал, о чем он говорил, я не сводил глаз с Розмари, чувствуя внутри странное напряжение и понимая, что не перестал любить ее.

Наконец объявили перерыв. Я протискивался между рядов, торопливо, впопыхах, пробивался сквозь бурлящую массу людей, как одержимый искал Розмари и вдруг очутился прямо перед ней. Дыхание перехватило, все вокруг будто замерло, каждое движение, каждый шорох, и сам я словно оцепенел. Ни шевельнуться, ни руки поднять не могу, такое чувство, будто от одной этой минуты встречи зависит вся моя жизнь. С мучительным усилием я подбирал слова и вдруг услыхал собственный хриплый голос:

«Здравствуй, Розмари...»

Она посмотрела на меня долгим взглядом, очень серьезно. Тело мое все еще было точно каменное, и тут она улыбнулась. Сперва заискрились, усмехнулись глаза, потом на щеках появились маленькие ямочки, я увидел, как в уголках рта образовались две складки, стали глубже и веселее, и наконец приоткрылся рот, и я почувствовал, как ее улыбка согревает меня, как стучит мое сердце; наверное, от смущения я покраснел, как мальчишка. Розмари рассмеялась.

«Здравствуй, Даниэль».

Она шагнула ко мне, поднялась на цыпочки и поцеловала в щеку, как доброго друга. Заклятие спало, я мог поднять руки, взять девушку за плечи, больше всего на свете мне не хотелось выпускать ее. Но в этот момент я снова услыхал многоголосый шум перерыва, заметил обтекавший нас людской поток, сейчас нас разлучат, до меня уже доносился зов ее друзей:

«Идем!»

Меня тоже окликнули:

«Друскат, к делегации!»

Еще секунду я крепко сжимал руку Розмари, успел спросить: «Сегодня вечером, в баре?» — и услышать в ответ: «Может быть». Потом нас разлучили.

Он нетерпеливо ждал вечера, потом долго изнывал от ожидания в полутемном зале. Сидел в мягком кресле, изредка подносил к губам рюмку, вполуха прислушивался к разговорам коллег, односложно отвечал, когда к нему обращались с вопросом, — это никого не удивляло, он слыл человеком замкнутым. Наконец появилась Розмари. Он вскочил и пошел навстречу, они медленно сходились, глядя друг другу в глаза, они улыбались. Он подвел Розмари к одному из мягких кресел, она села и почти утонула в нем. Он пристально смотрел на нее, не в силах сказать: я все еще люблю тебя. Все прочее казалось ему маловажным, он не мог просто болтать с ней о пустяках, смущался — мужчина под сорок! — в конце концов выдавил: «Потанцуем?» Она кивнула и встала, неторопливо и даже несколько равнодушно, как ему почудилось, может быть, ей больше хотелось поговорить с ним. Подойдя к танцующим, она остановилась, в ожидании приподняла руки; он схватил ее, вот она снова в его объятиях, они совсем близко, но чужие. Ему хотелось остаться с нею наедине; как часто прежде они бывали одни — в рощице на озере. Сотни раз достаточно было одного взгляда — и она шла за ним, одного прикосновения — и она ложилась рядом. Прошло время, они были те же и другие. Друскат отчетливо угадывал перемену, чувствуя щеку женщины у своего лица, вдыхая знакомый аромат ее волос; он видел красноватый свет, слышал ритмичный шорох ударных инструментов. Просто не верилось, что это он ведет Розмари по зеркальным мраморным плитам помпезного зала.

Его коллеги вполне естественно отнеслись к тому, что гостей со всего света переселили в другие гостиницы, освободив «Интеротель» для крестьян. Крестьяне столь же непринужденно сидели на табуретах в баре и на мягком плюше, как еще вчера на железных сиденьях тракторов или на скамеечках в доильной. Друскат вдруг ощутил неповторимость минуты: он танцевал с Розмари. Он хоть раз танцевал с ней? Держа в объятиях красивую женщину, он мечтал остаться с ней наедине и почему-то не знал, как это устроить, казался себе неотесанным, и голос его захрипел от волнения, когда он наконец выдавил (ничего более удачного в голову не пришло):

«Тут что-то накурено, может, погуляем немного?»

Она сразу же выпустила его и, как девчонка, хихикнула в ладошку. Потом быстро взяла его под руку:

«Идем».

Они миновали крошечный парк перед оперным театром, вышли на берег утиного пруда.

«Городская лужа, — пренебрежительно сказал он. — Помнишь наше озеро?»

«Да, помню».

«Еще вспоминаешь?» — спросил он.

«Иногда, — сказала она, — иногда, Даниэль».

Они нашли скамейку и сели.

«Между прочим, ты знаешь, что стала еще красивее?» — спросил он.

«Да, — чуть насмешливо улыбнулась она. — Да, знаю».

«Ты добилась, чего хотела, за эти семь лет?»

Розмари ответила не сразу, сначала попросила сигарету. Он протянул ей раскрытую пачку, она закурила, откинулась на спинку лавочки и наконец проговорила:

«Когда я от тебя ушла, я сама не знала, чего хочу. Просто хотела уехать — не зависеть больше ни от чего и ни от кого».

«От человека, который не мог решиться, от постельной истории — всякому понятно», — закончил он.