А ещё Владимир с удивлением увидел то, о чем ему рассказывала Анна: дети, даже особо расшалившиеся, рядом с Дарием затихали, стоило ему только взять такого ребенка на руки. А у самого Дария, казалось, были полные карманы поделок для всех детей. И ведь современные же дети, а поделкам из рук Дара радуются, как последней модели какой-нибудь новомодной игрушки.
Шум, гам, хохот!
Но, что удивительно, ему, Владимиру, нравилась вся эта кутерьма. Если взрослые, зная, кто он такой, вели себя предсказуемо настороженно, то детям было всё равно, кто этот серьезный и малознакомый мужчина. Малознакомый, значит, надо познакомиться поближе!
- Дядь, а дядь, а ты кто? - задал вопрос самый смелый.
- Я Владимир. Отец Ульяны.
- Нашей Ульяны? - это уточнение мальчишки согрело ему душу.
- Ну, вообще то, она, в первую очередь, моя Ульяна. Но теперь уже не только. Так что, да, вашей Ульяны, - рассмеялся он.
- А кем ты работаешь? - вопрошал следующий.
- Я рубежник.
- Ух ты! Как мой папка? - восклицал малец.
- Да, - признал с улыбкой Владимир.
- И ты тоже татей ловишь? Или только бумажки перекладываешь? - уточнил ребёнок, явно повторив за кем-то из взрослых услышанное им выражение.
- Ловлю, - уже серьёзно отвечал Вишневский.
В следующую минуту этот вопрошающий с серьезным видом подошел к Владимиру и подал ему руку, как взрослый:
- Николай Петров. Клан Маги. Будущий рубежник.
В ответ на это Владимиру пришлось встать и пожать руку как взрослому, попутно представившись:
- Владимир Вишневский. Клан Маги. Главный рубежник первого столичного звена.
- А Вы тот самый Вишневский, что Тунгусского ведьмака выследил и ликвидировал? - раздался вдруг откуда-то из-за спины Владимира ломкий юношеский басок.
Он развернулся на голос за его спиной:
- Да, он самый, - пришлось признать.
- А можно Ваш автограф? - последовала необычная просьба, и к Владимиру подошел подросток с блокнотом в руках, - я Артемий Петров. Клан Маги. Я Ваш поклонник. Но я хочу быть учителем истории, как Ульяна.
- Ну, тогда с меня учебник из академии рубежников с моей личной подписью, идет? - улыбнулся Владимир, - знаешь ведь, наверное, что это дело внесено в учебники для рубежников?
- Да, - Артемий важно кивнул.
- Ну, тогда я буду должен! - улыбнулся Владимир.
- Так, дети! Оставили в покое нашего гостя, успеете ещё. Он не в последний раз к нам пришел. Быстро все за стол! - скомандовала Анна и, обращаясь к Владимиру, добавила:
- Извините их, но сами ведь знаете, что Вы личность легендарная.
- Всё в порядке, - рассмеялся вдруг, сам не ожидая от себя, Владимир - верите ли, первый раз в жизни приятно быть в центре такого искреннего внимания!
За этим же большим и дружным столом, после обеда, когда младшими детьми занялись старшие, уведя их на улицу, Владимир и родители Дария обсудили день, когда будет совершен обряд единения.
Это тоже было одно из отличий обычных людей и жителей триединого королевства. После того, как они встречали свою истинную, свою единственно предназначенную для них, не было смысла откладывать обряд единения и свадьбу. Они уже не могли не подойти друг другу! В их семьях не было разводов под нелепым предлогом "Не сошлись характерами". Они не могли сойтись и потом не подойти. Точнее уж, они не могли не подойти. Такого просто не могло быть.
После встречи двое, совершенно не знающих и не знавших друг друга до этой встречи,людей, не могли, не представляли уже дальнейшей жизни друг без друга. Они становились единым организмом. Поэтому, после судьбоносной встречи, обряд единения и свадьба назначались, как правило, через две недели. Потому, что жить друг без друга они уже не могли.
Все, сидящие за этим столом, помнили, как это тяжело, когда твоя истинная вот, кажется, здесь, рядом, но ещё не до конца твоя. Когда нет сил выпустить из рук её ладонь, когда готов спать на полу у кровати, лишь бы не только сердце её чувствовать в своей груди, но и дыхание её слышать.
Затягивать с обрядом единения не было смысла еще и потому, что только после обряда двое становились единым целым. По аналогии со склеиванием разбитой на две части чаши, которая, как раз именно благодаря обряду, становилась целой, единой, без малейшего намека на место склеивания. Такая чаша хранилась в каждой семье. До конца жизни, навсегда, пока смерть не разлучала.
У того, кто оставался жить после смерти своей половины, оставалась меньшая её часть. Всегда. Со смертью одного чаша просто опять раскалывалась. Но даже тогда её, расколотую, хранили, ее клали в гроб второму, кто уходил из жизни. Иногда, если один погибал вдали от дома, в семье хранились обе половинки расколотой чаши. И тогда в гроб второго клали уже обе половинки. Клали, потому что верили, что там, в долине Духов, они опять соединяются в единую целую вещь.