Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Четырнадцатого мая 1912 года Людмилу допросили отдельно от матери. В ее показаниях, утаенных от защиты, не содержалось ничего, что бросало бы подозрение на Бейлиса. Однако когда три месяца спустя, 13 августа, ее допросил новый следователь Николай Машкевич, Людмила внезапно рассказала историю, о которой обвинение могло только мечтать. Теперь она утверждала, что 12 марта 1911 года, в день, когда Андрей пропал, она вместе с Женей, Андреем и другими ребятами ходила на завод Зайцева кататься на «мяле». Бейлис и еще два еврея погнались за детьми. По свидетельству Люды, Бейлис «Женю и Андрюшу поймал», но «Женя вывернулся и убежал домой», а Бейлис якобы потянул Андрюшу за руку «по направлению к нижней печке».

Итак, улики против Бейлиса были собраны. Бейлису придется оставаться сильным, сохраняя терпение и мужество намного дольше, чем полагали его адвокаты. Если каждый прожитый в тюрьме день он воспринимал как победу, то побед ему предстояло много. Ему придется ждать еще больше года, прежде чем он сможет предстать перед судом и заявить судье, присяжным и миру: «Я невиновен».

«Хуже и страшнее всего»

Бейлис этого не знал, но к концу зимы 1913 года дело шло к суду. Следователь Машкевич почти завершил работу, по результатам которой Бейлису вновь должны были предъявить обвинение в убийстве Андрея Ющинского. Конец зимы и начало весны 1913 года оказались насыщены и несколькими важными событиями, повлиявшими на судьбу Бейлиса: судебными разбирательствами с участием Николая Красовского и Веры Чеберяк, а также внезапными смертями двух человек, в том числе одного из предполагаемых убийц Андрея.

Красовского выпустили из тюрьмы через шесть недель, после чего его ожидали бесчисленные протоколы и по меньшей мере два суда. Ему было предъявлено целых пять обвинений. (Правда, от обвинения в краже лотерейного билета во время обыска, кажется, отказались.) Пятого февраля суд оправдал Красовского по обвинению в уничтожении официальной корреспонденции, касающейся неуплаты налога в сумме шестнадцать копеек. Жене Красовского удалось отыскать утерянные бумаги в чемодане, который они собрали для отъезда домой из Киева; бумаги были переданы в соответствующие органы, и Красовского оправдали. Оправдали его и по обвинению в незаконном задержании крестьянина Ковбасы, равно как и по трем другим не вполне ясным обвинениям. Более полугода власти старались опорочить Красовского — и потерпели неудачу.

Восьмого февраля принесло защите еще одну хорошую новость. Вере Чеберяк, на которую обвинение возлагало большие надежды как на свидетельницу, вынесли обвинительный вердикт по делу о подлоге, возбужденному против нее местным бакалейщиком, и приговорили к восьми месяцам тюрьмы (впоследствии срок был сокращен до пяти). Впервые в жизни ее признали виновной в преступлении; знаменитая Чеберячка теперь официально числилась мошенницей. К тому же преступление, в котором ее обвинили, было слишком ничтожным. Ходила молва, что воры из ее притона организовывали грандиозные кражи; по слухам, во время киевского погрома 1905 года Чеберяк чуть ли не топила печь отрезами шелка, украденными из еврейских лавок. Обвинения, в конце концов ее погубившие, выглядели жалко: присяжные признали Чеберяк виновной в том, что она сделала семьдесят шесть исправлений в расчетной книге, затерев цифры и изменив «1 рубль 73 копейки» — на «1 рубль 19 копеек», «2 рубля 13 копеек» — на «13 копеек», «70 копеек» — на «10 копеек» и т. д. С этого мошенничества она получила всего несколько десятков рублей прибыли. Наконец, Чеберяк подверглась еще одному унижению: вскрылось ее истинное происхождение. В процессе разбирательства суд запросил в приходе, где была сделана запись о ее рождении, свидетельство о крещении, где вместо вымышленного отчества «Владимировна» значилось «незаконнорожд.», и присоединил его к протоколу. Теперь Чеберяк была отмечена тем же позорым клеймом, от которого страдал Андрей Ющинский.

Четырнадцатого марта профессор Николай Александрович Оболонский, декан медицинского факультета Киевского университета Святого Владимира, проводивший второе вскрытие, скоропостижно скончался от пневмонии. Профессор с самого начала не вполне удовлетворял обвинение. Он не подтвердил, что убийство Андрея было совершено ради собирания крови. Когда ему задавали наводящие вопросы, он согласился предположить, что могло произойти, если бы убийцы действительно стремились собрать кровь, но дальше этого не пошел. Оболонский был слишком известным врачом, чтобы без уважительной причины заменить его другим свидетелем; в конце концов, именно его позвали спасать умиравшего Столыпина.