Дело двух Феликсов

— Любопытная мысль, — кивнул Нестор Васильевич. — Если взять эту версию за рабочую, можно предположить, что наш неуловимый мсье Легран пасется где-то неподалеку от финансиста и мецената Гюльбенкяна. Это зацепка. Вряд ли, впрочем, Легран и нефтепромышленник общаются напрямую. Наверняка есть какой-нибудь посредник. В любом случае, вам следует нарезать вокруг армянского нефтепромышленника широкие круги — рано или поздно в ваши сети попадется что-то интересное. Я же, в свою очередь, постараюсь подобраться к Гюльбенкяну с другой стороны. Одним словом, теперь мы с вами делаем одно дело и с этого момента можем считаться союзниками. Вы где обосновались?

Загорский и Раскольников обменялись адресами, после чего Нестор Васильевич поинтересовался, есть ли у Антона Валериановича деньги?

— Кое-что есть, — отвечал тот, немного напрягшись. — Вам нужны деньги?

— Деньги нужны всем, — отвечал Нестор Васильевич, — но я сейчас не об этом. У вас был трудный день — и более того, трудный месяц. Хотите совет? Сходите в какое-нибудь злачное заведение, развейтесь немного. Какой-нибудь ресторан, гм… или, например, в «Мулен Руж».

Раскольников насторожился: почему именно в «Мулен Руж»? Там, говорят, красивые девушки, отвечал Загорский, а ничто так не улучшает настроения, как созерцание красоты. Собеседник поглядел на Нестора Васильевича испытующе: не издевается ли тот над ним. Но Загорский был совершенно серьезен: «Мулен Руж» — это именно то, что требуется усталому детективу. Разве Антон Валерианович не читал шпионских романов? Агент после удачно проведенного дня непременно отправляется в какое-нибудь злачное заведение. Девушки, коктейли, музыка — это именно то, что сейчас прописано Раскольникову.

— Хорошо, — кротко кивнул тот, — раз вы говорите, я пойду.

— Желаю вам весело провести время, — напутствовал его Загорский. — Однако не теряйте бдительности.

Раскольников поклонился и пошел прочь. Но, сделав пару шагов, остановился и снова повернулся к Нестору Васильевичу. Очевидно, его мучила какая-то неотступная мысль.

— Могу я задать вам один вопрос? — под слабым светом уличного фонаря физиономия его почему-то показалось Загорскому лицом мертвеца.

— Разумеется, — любезно отвечал Нестор Васильевич.

Тот смотрел на него неподвижно. Секунды текли, и можно было решить, что он передумал. Наконец Раскольников все-таки встрепенулся и, волнуясь, спросил:

— Скажите, если бы я не открылся вам, вы бы на самом деле изрезали меня на тысячу частей?

Загорский безмятежно улыбнулся: все в руце Божией. Раскольников заморгал ресницами и уныло удалился во тьму. Нестор Васильевич смотрел ему вслед. Странное зрелище представлял собой этот молодой человек, по уши увязший в таком малопочтенном деле, как слежка и шпионаж. Строго говоря, шпионом считался и сам Загорский. Однако в первую очередь он был детектив и дипломат, и уж только потом — шпион. И, кроме того, шпионством своим он не злоупотреблял и никогда не шпионил в интересах богатых американских дядюшек.

Раскольников же, нырнув во тьму, в самом деле направился в знаменитое на весь свет кабаре «Мулен Руж». Вновь открывшееся четыре года назад, кабаре, как в старые добрые времена, привлекало художников, аристократов, буржуа и легкомысленных иностранцев. Тут можно было встретить принца Уэльского, которому, по легенде, когда-то звезда канкана Ла Гулю крикнула «Эй, Уэльс! С тебя шампанское!», а можно — банду итальянских мафиози, чувствовавших себя неуютно среди такого количества безоружных людей.

Великая война была забыта. Зал кабаре вновь сиял электрическими огнями, веселые девушки выбегали на сцену, а оттуда в зал, взметывали белые и пестрые свои платья вверх, вскидывали ногу выше головы и, схватив ее ручкой, удерживали, чтобы потом с криком упасть в шпагат прямо на сцену. И снова поднимались, и публику обжигал чувственным огнем бешеный канкан, и из кружев на вас глядел вельзевул.

Раскольникову повезло. Он, сам того не зная, попал на представление восходящей звезды. Чернокожая, ослепительно красивая и гибкая, как змея, она выбежала на сцену в коротком белом платье и под легкомысленную музыку стала удивительным образом вращать бедрами и извиваться. В какой-то миг она сбросила с себя платьице, и зал грянул от восторга. Танцовщица оказалась почти голой! Впрочем, нет, не так. Она была более голой, чем если бы просто сняла с себя все. Небольшой шелковый белый треугольник прикрывал ее живот и то, что ниже, запястья охватывали манжеты, на бедрах красовались подвязки, на голове высилась диадема с белыми перьями. Все остальное было голым.

Но, кажется, даже не эта обнаженность, не открытое всем взорам тело так восхищали публику, и даже не эротичные извивы, а нечто совсем другое. Что же это было? Раскольников сидел, сдвинув брови, и молча глядел на это чудо. И вдруг его озарило: глаза! Именно глаза делали ее такой желанной. Они сияли, как две звезды, в них отражалось ночное небо.