Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Резкость тона обличителей брадобрития имела под собой серьезные основания, ибо во все времена находились отступники от стародавних церковных запретов. Одним из ранних нарушителей традиции стал великий князь Московский Василий III Иванович. Женившись в 47 лет на 18-летней княжне Елене Глинской, он вдруг совершает вызывающий поступок – сбривает бороду (оставляет лишь усы по польской моде). В ту эпоху это был дерзкий вызов и бытовым, и религиозным обычаям: ведь подобное действие приравнивалось к еретичеству, к посягательству на образ Божий в человеке, тем более что оно исходило от Божьего помазанника. Василий Иванович, вольно или невольно, стал насадителем новой моды в Москве – вслед за ним на улицах города появились щеголи, которые не только брили бороды, но и выщипывали себе волосы на лице. По словам филолога Николая Гудзия, их брадобритие «имело эротический привкус и стояло в связи с довольно распространенным пороком мужеложества».

Один летописец того времени, стараясь (впрочем, неуклюже) оправдать Василия, пишет: «Царям подобает обновлятися и украшатися всячески». Историки связывают его брадобритие и с желанием угодить молодой капризной жене.

Во время правления Бориса Годунова (1552–1605) подражание иноземцам в бритье бород приобретает дальнейшее распространение. Со-хранился портрет самого царя Бориса Федоровича в парадном одеянии и шапке Мономаха, но без бороды и усов. Николай Карамзин в «Истории государства Российского» отмечал, что Бориса упрекали, в частности, в «пристрастии к иноземным, новым обычаям (из коих брадобритие особенно соблазняло усердных староверов)».

Одна из первых парсун сделана с князя Михаила Скопина-Шуйского (1586–1610), образованнейшего человека своего времени, освободителя Москвы от Лжедмитрия I. Изображен он на ней безбородым, а ведь отказ от бороды становился верным признаком западника, готового отказаться от прадедовской традиции, внешне уподобиться получерту латинянину.

«Ох, ох, Русь, что-то захотелось тебе немецких поступков и обычаев!» – сетовал в 70-е годы XVII века протопоп Аввакум (1621–1682). Действительно, уже с XVII века среди высших слоев русского общества распространилось брадобритие и консерваторы отчаянно боролись с этим. Правительство колеблется: с одной стороны, оно стремится к новому, но в то же время пугается выходок староверов. В угоду последним царь Алексей Михайлович в 1675 году издает указ, согласно которому предлагалось «иноземских немецких и иных обычаев не перенимать, волосов у себя на голове не подстригать».

В 1681 году царь Федор Алексеевич, который сам бороду не носил, указал всем дворянам и приказным людям носить короткие кафтаны вместо длинных охабней и однорядок – никто в старой одежде не мог явиться в Кремль. Однако упразднить стародавние бороды ему не удалось из-за противодействия патриарха Иоакима (ум. 1690), который еще при Алексее Михайловиче осудил тех, кто «паче ныне нача губити образ, от Бога мужу дарованный». Иоаким отлучал от церкви не только тех, кто брился, но даже тех, кто просто общался с грешниками.

Наиболее воинственно высказывался по этому поводу последний русский патриарх Адриан (1627–1700). Вспоминая о тех «счастливых» временах (XVI–XVII века), когда за бритье бород, помимо отлучения от церкви, иногда подвергали битью батогами или ссылкой в отдаленные монастыри, Адриан в своем «Окружном послании ко всем православным о небритии бороды и усов» приравнивал брадобритников к котам и псам. Все это вызвало резкое недовольство Петра. Опальный патриарх вынужден был уехать из Москвы в Николо-Перервинский монастырь. Не одобряя многих петровских преобразований, он, тем не менее, старался не мешать царю-реформатору и молчал. Но это его молчание было, по существу, пассивной формой оппозиции.

Ревнителям бород, искавшим опоры в авторитете церкви, этого было, конечно, мало – они требовали действий, а потому негодовали на «малодушного» Адриана. Секретарь прусского посольства в России Иоганн Готтгильф Фоккеродт заметил, что многие защитники старины «лучше положат голову под топор, чем лишатся бород».

Своеобразной формой протеста против нововведений Петра I стал так называемый самоизвет, к которому, как к последнему средству, прибегали отчаявшиеся староверы. Так, в 1704 году, к примеру, некий нижегородец Андрей Иванов прокричал: «Государево слово и дело!», а на допросе сказал: «Государево дело за мною такое: пришел я извещать государю, что он разрушает веру христианскую, велит бороды брить, платье носить немецкое и табак велит тянуть». При этом Иванов ссылался на запрещающий эти «безобразия» Сто-глав. Судьба Иванова трагична – он погиб под пытками. И случай этот не единичный.