Десять

— Никто, — они так и шли, подружки оборачивались, перешёптывались, даже священник встретился глазами с девушкой, словно спрашивая, всё ли в порядке?

— Но вы…

— Это воскресная школа и лагерь. Православный.

— Аааа, понятно, а я из лагеря олимпийского резерва, знаешь, наверное, «Олимпиец».

Идти нога в ногу в тишине, по пыльной дороге, казалось восхитительным занятием, но дорога окончилась у стен из старого кирпича и потрескавшейся штукатурки с побелкой.

— Пришли…

— Пришли…

Девушка забрала свою руку и побежала вслед за входящими в калитку ворот подружками, когда её остановил окрик.

— Подожди, подожди, мы же не познакомились!

— А надо? — девушка, улыбаясь, смотрела на парня. Он был не намного выше её, может, на полголовы, его темно-каштановые, почти черные волосы вились, свисая прядями на шею и лоб, карие глаза смотрели вдумчиво. Его глаза были похожи на глаза плюшевых медведей в детском мире — непрозрачные, бездонно-карие зрачки отражали её саму и калитку. Черты лица были аккуратные, почти кукольные, и золотистая россыпь крупных веснушек по лицу и рукам.

— Ну… Я — Симон.

— Симон?

— Ага, такое имя.

— Интересное имя, Симон, а я…

— Подожди, давай я угадаю.

— Давай, — девушка прыснула.

— Ты Заслава? — глядя на качающую головой красавицу, — Божена? Тогда Ярослава… что-то необычное, красивое, древнее, как этот монастырь.

— Юля.

— Юля?

— Представляешь, просто Юля, — не прекращая улыбаться и разглядывать парня.

— Юлия… тоже подходит, из рода патрициев в Древнем Риме. Ты бы точно была там знатной дамой.

— Ты такой забавный, Симон, мне пора идти.

— А, подожди, как мне тебя найти?

— Зачем?

— Поболтать. Погулять, ну… мало ли.

— Приходи ко мне домой.

— Ого! Приду, конечно, а куда?

— Улица Лесная тринадцать, завтра с утра я блины буду печь.

— Блины?

— Да, завтра понедельник, и я пеку блины для друзей.

— С удовольствие буду твоим другом, Юлия.

Пока девушка заходила в древнюю калитку, парень, развернувшись, побежал вниз по дорожке, путая ноги в пыли, улыбаясь на ходу чему-то своему.

Она не могла вспомнить, когда увлечение кулинарией вошло в привычку, но ей нравилось готовить как причудливые блюда, насколько позволял семейный бюджет и полки магазинов, так и самые простые, как блины или голубцы. Давно забрав бразды правления на кухне, она считала это своей территорией, и маме с бабушкой позволялось только изредка помогать ей, а мужчинам и вовсе — лишь пробовать и хвалить за старания. Ей нравилось кормить людей, нравилось, что двух-трёх часовые труды исчезают со стола раньше, чем успевают сказать «спасибо». Их небольшой дачный домик, полученный от НИИ, в котором трудился дед, часто был полон страждущих отведать «вкусненького», растущие организмы всегда были голодны и благодарны Юле за пироги или кулебяки.

К домику, наскоро покрашенному зелёной краской, уже выцветшему, тянулись друзья с пакетами муки или сахара — так казалось более справедливым. Никто никогда не договаривался, но за три лета сложилась традиция, когда дети с соседних улиц в воскресенье несли продукты, а с утра в понедельник бежали «на блины», на небольшую веранду, выходящую в старый сад, где и проводили большую часть дня, толкаясь на стульях и табуретках, которых часто не хватало. Но в этом ли дело, когда гостеприимная хозяйка щедро угощает, а разговоры ведутся громко и откровенно, с перекатами смеха и улыбок.

Никто никогда не задумывался, что для этого юной хозяйке веранды приходилось вставать в шесть утра — непозволительное расточительство в недолгие летние каникулы, — и, превозмогая собственную сонливость, замешивать тесто, а потом стоять у разгорячённой плиты, орудуя двумя скородами с виртуозным мастерством, которому мог бы позавидовать любой дирижёр, настолько отточенные были движения. Но, после каждого тонкого блина, брошенного на верх стопочек на больших зелёных тарелках, настроение только улучшалась, и к приходу гостей она была бодрее своих приятелей и соседей по улице, словно это она потягивалась в постели до последнего, а потом, одев что первое попалось под руку, сейчас восседала за большим круглым столом, макая блин в мёд или сметану.

Заглянувший на веранду парень, казалось, не верил своим глазам, когда переводил взгляд с одного пирующего на другого, а те не обращали внимания на незнакомца, а продолжали шумно что-то обсуждать, сверля друг друга глазами, вдруг срываясь в смехе до слез. В маленькую дверь была видна девушка в том же платье, что он запомнил — голубое, с жёлтыми неяркими цветами и тоненькими тесёмками, подвязанными у шеи в обычный бантик. Она быстро передвигалась по кухне, меняла сковороды местами, подхватывала лопаткой блин и кидала в стопку, не обращая внимания на шум за спиной.

Он сел с краю, обратив на себя всеобщее внимание, которое быстро развеялось, когда он с лёгкостью втянулся в общий разговор, запомнив пару имён и представившись сам. Никто не поинтересовался, откуда он и почему здесь — складывалось впечатление, что на блинный церемониал свободных вход.

— Пришёл? — услышал за своей спиной.

— Пришёл… так ты правда на блины звала? — спросил на ухо, приподнявшись со стула.