Дети моря. Трилогия

Ровно в восемь часов оглушительный басовый гудок трижды разорвал застоявшуюся к вечеру двинскую тишину. На мостике металлическим перебором зазвенел телеграф, словно кто-то железной палочкой провел по стаканам, поставленным в ряд. И сразу такой же металлический перезвон послышался из машинного отделения.

Матросы сбросили швартовы на палубу. Капитан в мегафон что-то кричал с мостика старшему штурману, стоявшему на полубаке. Буксирный пароход оттащил «Октябрь» от причальной стенки.

Глухо заработала машина. Было слышно, как под кормой винт взбивает упругую воду. Зашевелились и поползли у фальшборта штуртросы, соединяющие рулевую машину штурвальной рубки с рулем.

«Октябрь», сделав полукруг, ходко пошел вниз по реке.

Мы стояли у правого борта. На высоком берегу белыми зданиями и зеленью бульвара сиял под вечерним солнцем родной Архангельск.

Неожиданно, выйдя на самое широкое место Северной Двины, «Октябрь» стал поворачивать влево. Я в недоумении взглянул на рубку, где стоял штурвальный матрос. Неужели «Октябрь» будет еще где-нибудь пришвартовываться?

— Куда это он? — спросил я у Илько.

Но тот и сам не знал, почему пароход так круто меняет курс.

«Октябрь» вначале шел, пересекая реку, затем еще больше взял влево. Берега с причалами, зданиями, деревьями разворачивались вокруг нас. Можно было подумать, что штурвальный, если не сошел с ума, то просто забавляется. Пароход уже описал огромный полукруг и плыл в обратную сторону. Однако странные действия штурвального, кроме нас, никого не смущали и не удивляли. Капитан и вахтенный штурман расхаживали но мостику, сохраняя полное спокойствие.

Все объяснил нам поднявшийся на палубу Николай Иванович.

— Уничтожают девиацию, — сказал он.

Мы с Илько посмотрели друг на друга и вместе спросили:

— А что это за девиация такая?

— Девиация? Это отклонение магнитной стрелки компаса от магнитного меридиана. Иначе говоря, это ненормальность в компасе. Эту ненормальность нужно устранить, чтобы пароход в море не сбился с правильного курса.

Пока Николай Иванович нам объяснял, «Октябрь» снова вышел на середину фарватера.

— Теперь уже в море, — сказал старший механик.

Архангельск остался далеко за кормой.

— Смотри, Илько, наша Соломбала! — крикнул я. — Вот Мосеев остров, а вон флотский полуэкипаж. А это что за хибарка на берегу?

— Это не хибарка, — сказал Матвеев смеясь. — Не узнал? Это же кинотеатр.

Неужели это «Марс»? Каким он издали кажется маленьким и смешным! Эх, ребята наши не знают, что мы в море пошли. Костя Чижов только знает, мы ему говорили. Но он на своем пароходе, на «Канине». Тоже готовится в рейс…

— А отсюда нашей улицы не видно.

— А ты заберись на мачту, тогда увидишь.

— Нет, не увидеть. Далеко, и домов много…

Мне казалось, что вся Соломбала приветствует нас и желает нам счастливого плавания. До свиданья, мама. До свиданья, дедушка Максимыч! Счастливо плавать, Костя! Счастливо оставаться, наша родная Соломбала!.

«Октябрь», выпустив струю пара, резко затрубил. Впереди тоже послышался свисток. Навстречу нам шел огромный морской пароход-лесовоз.

Лесовоз шел без груза. Подобно могучей скале, возвышался его корпус над водой. Было видно, как крутится под кормой у руля большой винт. Лопасти винта, оголяясь, разбрасывали по сторонам пену и брызги.

— Из дальнего возвращается, — заметил я солидно и со знанием дела. — Из-за границы…

«Октябрь» долго шел судоходным рукавом Северной Двины — Маймаксой. На берегах Маймаксы стояли лесопильные заводы, тянулись лесные биржи. Кое-где от заводов остались лишь высокие кирпичные трубы. Заводы были сожжены интервентами.

Но вот река расширилась, и уже стал виден морской простор. Вскоре «Октябрь» вышел в Белое море.

Длинный низкий остров с одинокой башней маяка разлегся в море, недалеко от устья Северной Двины.

— Мудьюг, — сказал кто-то из команды.

Так вот он какой, этот остров смерти. Здесь были в заключении отец Кости — котельщик судоремонтных мастерских большевик Чижов — и отец Оли — капитан Лукин.

И я вспомнил недавние страшные дни арестов, расстрелов, издевательств — палаческие дни кровавых американских и английских захватчиков.

Глава пятнадцатая В ПЕРВОМ РЕЙСЕ

Я проснулся с необычным чувством. Какая-то непонятная сила поднимала меня вместе с постелью и подушкой. Вдруг эта сила словно пропала, и я стал медленно опускаться. Откуда-то доносился глухой и тоже непонятный шум.

Открыв глаза, я увидел большой медный чайник, раскачивающийся над столом, словно маятник. Чайник висел на крючке.

Иллюминаторы были закрыты и крепко завинчены ушастыми гайками-барашками. В толстые стекла то и дело била волна.

— На вахту пора, — сказал кочегар Матвеев. — Вставай завтракай.

Я поднялся и стал одеваться. Тут обнаружилось, что пропал один ботинок. Странно… Куда он мог деваться? Может быть, кочегары решили надо мной подшутить и спрятали ботинок? Но вскоре оказалось, что «подшутил» надо мной шторм. Мой ботинок «уехал» в другой конец кубрика, и я насилу его разыскал.