Дэви

В Южном Катскиле нет городов, разве что вы захотите дать такое название скучной гавани Вайланд на крайнем юге, в беспредельности залива Делавэр. Она вряд ли того заслуживает и едва ли стоит усилий, которые необходимо приложить, чтобы добраться туда по длиной дороге через пустоши, джунгли и огромные болота. Некогда Вайланд был пиратским городом, штабом флота, который погубил прибрежную торговлю с северными странами. Тогда Катскил с Пенном единственный раз о чем-то договорились, соединили свои силы и уничтожили грабителей, как и нам в Нуине пришлось поступить с пиратами с островов Код. Впрочем, вайландские пираты не обладали ни мерзким характером, ни несговорчивостью кодских, да и не было у них островов, куда можно было бежать. В общем, это была просто бойня. Сегодня Вайланд почти ничем не может похвастаться, за исключением рыбного промысла и монастырей, по запаху неотличимых друг от друга. На юге Катскила нет нормальных городов, зато есть множество милых маленьких деревушек, далеко отстоящих друг от друга, чьи жители часто очень не доверяют незнакомцам. Так что нам редко удавалось что-нибудь продать. У меня создалось впечатление, что поведением людей здесь по большей части руководили глисты с малярией в придачу.

Одну деревню в этом краю я просто обязан вспомнить. Мы подошли к ней осенью 319 года, когда уже направлялись на северо-запад с мыслью перейти границу с Пенном около замечательного города Филадельфия. Мы катили по дороге с обычным веселым гамом, распевая «Я больше не буду бродяжничать» — песню, которая обычно встречала наиболее горячее приветствие. Когда мы остановились перед закрытыми воротами, я продудел в свой горн, чтобы сразу дать понять, что мы пришли с дружбой. Однако нам никто не открыл. Это рассердило папашу Рамли; а впрочем, целое лето, проведенное в Южном Катскиле, рассердило бы и святого.

Чтоб мне пусто было, — сказал папаша, — но мы в любом случае войдем внутрь и вежливо спросим, почему не открывают.

Бедняги, они просто не могли — те несколько человек, что находились в деревне, были мертвы уже многие месяцы. Дома начинали разваливаться, пока слегка — где-то дыры в соломенных крышах, проделанные белками; где-то дверь слетела с петель, потому что ветер чересчур часто хлопал ею… Мы зашли во все двадцать с лишним жилищ, найдя лишь скелеты, дочиста обглоданные муравьями-трупоедами и жуками-мусорщиками, — немного, около дюжины. Большинство из них лежали на плетеных из шнура или лозы койках, которые в этой стране использовали вместо кроватей. У двоих сохранились остатки седых волос. Все было спокойно. Поскольку все мертвые были в домах, а деревенские ворота закрыты от волков и собак, обо всем позаботились муравьи и жуки. Мы были удивлены, обнаружив, как мало кости пострадали от мышей и крыс. Папаша Рамли сказал, что крысы умирают от бубонной чумы точно так же, как и люди, чего я в то время не знал. Однако у меня было какое-то шестое чувство — думаю, оно было у нас у всех, — что это мог быть и какой-то другой вид чумы.