Девятный Спас

Идти было порядком, да с тяжёлым мешком на шее и шестипудовой медной скаткой. Руки-то ничего, а вот ноги устали.

Ввалившись в прямоугольную камору, которой заканчивалась галерея, Илья шумно вздохнул, а лист бросил. Тот распрямился, заскакал по земле. От оглушительного звона заложило в ушах.

— Чтоб тебе повылазило, дубина! — Прикованный к стене Фрол перекрыл грохот своим зычным голосом. — Раньше времени свод обвалишь!

Главарь заговора, хоть и передался Преображёнке, а всё же доверия к нему не было. В обхват туловища держал пятидесятника железный пояс, от которого к кольцу в стене тянулась толстая цепь. Её Илья сам давеча укрепил и проверил, надежна ли.

У другой стены сторожил Юла с двумя пистолями за поясом. Его дело было присматривать за Быком.

А понадобился Фрол вот зачем. По замыслу Ильи, чтоб ударная сила не рассеивалась, вокруг пороховой бочки следовало поставить медный раструб. Тогда взрыв весь пойдёт вверх, прямо под княжий терем. Бочка — она широкая. Одному Илье вокруг неё обернуть лист не хватит рук. Нужно, чтобы с другой стороны кто-то крепко-накрепко придерживал. Обычных мужиков на такое дело потребно трое, если не четверо. А где их взять при такой секретности? Но даже если и сыскались бы, всё равно им вокруг бочки не разместиться — тесно. Использовать Фрола предложил хитроумный Зеркалов, а Бык только рад: выслуживать вину, так уж выслуживать. Для того и доставлен сюда — вольно, без оков и стражи. Бежать ему некуда и незачем, поздно. А что близ пороховой бочки он будет скованный, это Зеркалов, знаток душ, тоже правильно придумал. Волчина, даже и прикормленный, всё одно — волчина. Вдруг бешеному пятидесятнику взбредёт в голову подорвать князь-кесаря вместе с собою? На этот случай и приставлен главный шпиг — человек проверенный, хладнокровный, и отменный стрелок. Ничего не упустил Автоном Львович, всё рассчитал до мелочи.

— Будешь дурить, стукну, — предупредил Илья, прежде чем расстегнуть на пленнике пояс. — Ставь эту штуку вот этак… Держи крепко, чтоб не шелохнулась.

Юла встал у Быка за спиной, в трёх шагах, взвёл на обоих пистолях курки.

— Держишь, что ль?

У Фрола на лбу выступила жила, зубы заскрипели, из груди вырвался натужный рык, но не подкачал пятидесятник, дал Илье согнуть нетонкий лист, как следовало.

Быстро вставив в заранее просверленные дырки несколько стальных скреп, Илья предупредил:

— Отпускаю. А ты оба конца держи. Соскочат — убить могут.

И пошёл колотить молотком, заклёпывать — сам оглох и остальных оглушил. Зато управился быстро. Раструб встал, будто влитой. С одной стороны — круглое отверстие, куда Ильша всунул долото, просверлил в бочке дыру для фитиля.

Дальше пустяки: вставить снур, смочить его маслом, отсчитать длину, чтоб хватило на четверть часа горения. Переход до церкви долгий, а бегать Илья не свычен.

Бык с любопытством наблюдал, как ловко и красиво работает мастер.

— Жалко, ты мне раньше не встретился. Может, столковались бы, — вздохнул пятидесятник. — Глядишь, по-иному бы у нас всё вышло.

Шпиг прикрикнул на него:

— Ну ты гляди, вор! Всё Автоному Львовичу доложу!

Но прикрикнул не грозно, больше по обязанности. По дёрганому лицу Юлы было видно, что очень ему всё это не нравится — и подземелье, и близость пороха, и подопечный.

— Приковал бы ты его обратно, что ли, — попросил преображенец, а когда увидел, что Илья, занятый фитилём, не торопится, пробормотал. — Ну, тогда я сам. Смотри, вор! У меня рука твёрдая.

Положив один пистоль на землю, а второй наставив Быку прямо в грудь, он кое-как замкнул на поясе арестанта пояс и с облегчением убрался к противоположной стене.

Теперь оставалось только ждать ночи. У Ильши были часы собственного изготовления, лучше немецких: с половину райского яблочка, на каждый час вылазит своя картинка, на полчаса бой, на четверть часа звон, а минут не было вовсе, ибо минуты — суетная чужеземная выдумка и русскому человеку ни к чему, у нас в языке и слова такого нет.

Зеркалов сказал, что князь-кесарь вернётся со службы поздно, не ранее третьего часа пополуночи. Дозорные стрельцы, едва увидев приметную карету, по цепочке дадут знак отцу Савве. Тот спустится в подкоп, ударит половником в оловянный таз — то и другое поп принёс из дому, окропил святой водой и посулился хранить в почёте, внукам показывать: вот, мол, чада, чем на Руси пала власть сатанинская.

Услышав оловянный стук, Ильша запалит фитиль. И пойдёт всё, покатится, как обвал с горы — не остановишь. За взрывом на Большой Никитской вспыхнут пожары и ударит набат. Англицкий посланник отправит Алёшку сообщить, что князь-кесарь взорван и в Москве началась смута. Стрельцы, что засели в засаде у Преображёнки, будут схвачены солдатами и ярыгами. Митьша погасит пожары. Ромодановский объявится жив и здоров. И объегорят наши бесы чужеземных чертей. Загрызли бы они друг дружку и провалились все вместе в преисподнюю, то-то человечеству бы радость…