Дневник безумного старика

Мои предки были торговцами из Госю[75], но уже четыре-пять поколений семья жила в Эдо, и сам я родился на Хондзё Варигэсуй, поэтому я настоящий житель Эдо, но несмотря на это теперешний Токио мне не нравится. А вот в Киото, напротив, есть какая-то прелесть, напоминающая мой старый родной город. По чьей вине Токио стал таким беспорядочным и вульгарным, если не по вине мужичья, бывших крестьян, едва покинувших свои деревни, так называемых политических деятелей, которые понятия не имеют об очаровании старого города? Не эти ли молодчики превратили чистую реку с мостами Нихонбаси, Ёроибаси, Цукидзибаси, Янагибаси в черную, как краска для зубов, канаву? Они даже не подозревают о том времени, когда в реке Сумидагава водилась рыба-лапша. Мертвому все равно, где лежать, но я не хочу, чтобы меня хоронили в безрадостном Токио, с которым меня ничего не связывает. Я бы перенес куда-нибудь из Токио и могилы родителей, а также деда и бабки. К тому же никто изних не лежит там, где их поначалу похоронили. Мои дед и бабка были погребены в храме Хоккэдзи на Фукагава, неподалеку от Онагигава; но вскоре этот район превратился в индустриальную зону, и храм перенесли в Асакуса, в квартал Рюсэн-дзи. Во время землетрясения в 1923 году храм сгорел, и могилу перенесли на кладбище Тама. Вот так в Токио итаскают кости своих усопших то туда, то сюда. С этой точки зрения, самое безопасное – быть похороненным в Киото. Но где жили предки тех пяти-шести поколений моей семьи, которые родились в Токио? Наверное, в окрестностях Киото. Если меня похоронят где-нибудь в Киото, токиосцы, постоянно приезжая сюда на гулянье, скажут: «А-а, здесь могила дедушки», – и поставят ароматическую свечку. Это гораздо лучше, чем быть погребенным на кладбище в северной части пригорода Тама, где ничего не напоминает старый Токио.

– С этой точки зрения мне кажется, что самое подходящее место – это храм Хонэнъин, – сказала Ицуко, когда мы спускались по лестнице храма Мандзюин. – Мандзюин расположен слишком далеко, чтобы можно было сюда ходить прогуливаться, а в Куродани – надо специально подниматься на вершину холма.

– Я тоже такого мнения.

– Хонэнъин находится в самом городе, до него можно доехать на трамвае, а когда вдоль канала цветут вишни, там очень оживленно. Но на территории храма всегда очень тихо, там обретаешь душевный покой. Думаю, лучшего места не найти.

– Мне секта Нитирэн не нравится, я с удовольствием перешел бы в секту Дзёдо. Как ты думаешь, дадут мне место в храме[76]?

– Я время от времени, гуляя, захожу туда и хорошо знаю настоятеля. Он сказал мне, что место нам предоставят, если мы захотим. Не только последователи секты Дзёдо могут быть похоронены там, но и последователи Нитирэн.

На этом мы решили на сегодня закончить. Мимо храма Дайтоку-дзи поехали через Китано, затем через Омуро, мимо храмов Сякадо, Тэнрю-дзи, и прибыли в Киттё. Мы приехали рано, ни Сацуко с Кёдзиро, но Кикутаро еще не было. Я попросил проводить меня в комнату, где бы я мог лечь и немного отдохнуть.

Тем временем приехал Кикутаро, а за ним, около половины седьмого, Сацуко и Кёдзиро. Прежде чем приехать сюда, они заехали в гостиницу «Киото».

– Заждались нас?

– Давно уже ждем. Зачем вам понадобилось заезжать в гостиницу?

– Мне показалось, что становится прохладно, и я поехала переодеться. И вам тоже надо быть осторожным, а не то простудитесь.

Ей не терпелось надеть купленные на Четвертом проспекте обновки. На ней была белая блузка и синий вязаный жакет, вышитый серебром. Не знаю почему, она надела кольцо с кошачьим глазом.

– Выбрали кладбище?

– В общем, остановились на Хонэнъин. Думаю, они не будут возражать.

– Прекрасно! Когда же мы возвратимся в Токио?

– Что за глупости! Нужно пригласить из храма каменщика и обсудить с ним, в каком стиле делать памятник. Нельзя же решать так просто!

– Разве вы внимательно не изучали книгу господина Кавакацу о памятниках[77] и не сказали, что на могиле лучше всего поставить пятиярусную пагоду?

– Сейчас я думаю иначе. Мне кажется, что лучше не делать пятиярусной пагоды.

– Я ничего в этом не понимаю, да меня это и не касается.

– Нельзя сказать, что к тебе… к вам это не имеет отношения.

– Какое же?

– Вы скоро поймете.

– Во всяком случае, я бы хотела, чтобы вы выбрали поскорее, и мы вернулись в Токио.

– Почему вам так не терпится вернуться? Опять матч по боксу?

– Что-то в этом роде.

Вдруг я заметил, что глаза четверых: Ицуко, Кокутаро, Кёдзиро и Сасаки – устремились на четвертый палец левой руки Сацуко. Она совершенно не смутилась и так и осталась сидеть боком на подушке, положив на колено руку, на которой сверкал кошачий глаз.

– Тетушка, этот камень называется кошачий глаз? – спросил Кикутаро, желая прервать неловкое молчание.

– Да.

– Сколько же миллионов стоят такие камни?

– Такие камни… именно этот стоит три миллиона иен.

– И вы выпросили у дедушки три миллиона иен? Сногсшибательно!

– Кикутаро-сан, прощу вас не называть меня тетушкой. Вы сами уже не ребенок, которого можно называть Кикутян, и не надо называть меня тетушкой. Между нами всего два или три года разницы.