Дни черного солнца

Для начала я села – медленно и с огромным трудом. Здоровая рука и та не сразу подчинилась моей воле. Я велела ей упереться и приподнять тело, а она бестолково заметалась кругом, царапая то, на чем я лежала. Поверхность была твердая, но не камень. Я попробовала ее ногтями. Дерево. Тонкие дешевые доски. Я погладила их… И поняла, что дерево окружало меня со всех сторон. Кое-как заставив тело слушаться, я принялась медленно и неуверенно обследовать свое окружение. Так и есть: ящик. Я в большом деревянном ящике, открытом с одного конца. Меня укрывало что-то тяжелое, колючее, сильно пахнущее… Лошадиная попона? Должно быть, Солнышко украл ее для меня. От нее вовсю разило конским потом, но предрассветный час был нешуточно холоден, и я подоткнула ее в поисках тепла.

Шаги рядом со мной… Я было съежилась, но скоро узнала их знакомую тяжесть и ритм. Солнышко. Подойдя, он забрался ко мне в ящик и сел рядом.

– Держи, – сказал он, и губ коснулся металл.

Ничего не понимая, я открыла рот и едва не захлебнулась – в горло хлынула вода. По счастью, я ее почти не пролила, потому что пить хотелось отчаянно. Солнышко снова сунул мне флягу, и я жадно пила, пока не высосала все до капли. Я бы не отказалась выпить еще, но и так почувствовала себя лучше.

– Где мы?.. – спросила я полушепотом.

Кругом было очень тихо, только – кап-кап! – падала с Древа утренняя роса. Как порадовал меня этот звук, которого я была лишена все время плена в Доме Восставшего Солнца. Я слышала, как вокруг двигались люди. Но и они старались не шуметь, словно для того, чтобы не потревожить росу.

– В Деревне Предков, – ответил Солнышко, и я удивленно моргнула.

Получается, он принес меня сюда через весь город со свалки Застволья, из Затени в Востень. Деревня располагалась чуть севернее Южного Корня, у тоннеля, проложенного под корневой стеной. Здесь городские бездомные устроили что-то вроде палаточного лагеря, – так, по крайней мере, мне говорили. Сама я тут никогда не бывала. Многие здешние жители были больны – кто телом, кто духом, – но слишком безобидны для заточения и в то же время слишком уродливы или жалки, чтобы допустить их в приличное итемпанское общество. В Деревне обитали хромые, немые, глухие… и слепые, конечно. Помнится, в первые свои дни в Тени я жутко боялась однажды оказаться среди них…

Я не задала вопроса, но, должно быть, Солнышко увидел растерянность на моем лице.

– Я жил здесь временами, – сказал он. – До тебя.

Вообще-то, я уже догадалась об этом, но все равно невольно пожалела его. Как же низко он пал! Верховный бог в трущобе среди безумцев и прокаженных! Я знала о его преступлениях, но все же…

Я поздно обратила внимание на близившиеся шаги. К нам подходили сразу несколько человек – трое?.. – и кто-то из них сильно хромал. Одна его нога волочилась безжизненным грузом.

– А мы по тебе скучали, – раздался скрипучий старческий голос.

Я даже не была полностью уверена, старику он принадлежит или старухе, потом все-таки решила, что старику.

– Рады снова тебя видеть. Привет, юная госпожа!

– Э-э… Привет, – отозвалась я, понимая, что все остальное было обращено не ко мне.

Поздоровавшись со мной, предполагаемый старик повернулся к Солнышку:

– Это ей.

И я услышала, как что-то положили на деревянный пол моего ящика. Запахло хлебом.

– Ты уж проследи, чтобы она это съела.

– Спасибо тебе, – сказал Солнышко, сильно меня удивив уже тем, что заговорил с ними.

– Демра ушла искать старого Суме, – раздался другой голос, моложе и тоньше первого. – Он у нас за костоправа. Бывают и получше, но временами лечит бесплатно… – Нищий вздохнул. – Эх, была бы тут Роул…

– Не понадобится, – проговорил Солнышко.

Ну да, он ведь по-прежнему собирался убить меня. Да я и сама понимала: этим людям доставалось так мало милостей, что было бы слишком расточительно тратить одну из них на меня. А Солнышко удивил меня больше прежнего, добавив:

– Разве только если бы нашлось для нее что-нибудь от боли…

Вперед вышла женщина:

– Да, мы тут кое-что принесли.

Снова что-то опустили на доски, звякнуло стекло, и, по-моему, я услышала плеск жидкости.

– Не самое лучшее, но помочь должно.

– Спасибо, – тихо повторил Солнышко. – Вы очень добры.

– И ты тоже, – произнес тонкий голос.

Женщина пробормотала что-то насчет того, что надо бы дать мне поспать, и все трое зашаркали прочь. Я слушала, как они уходили. Мне полагалось бы изумляться, но для изумления тоже требовались силы, а их у меня совсем не было. Я очень устала.

– Тут еда, – сказал Солнышко.

Моих губ коснулось что-то жесткое и сухое. Это был хлеб; он разломал его, чтобы мне не нужно было отгрызать от горбушки. Грубый, безвкусный хлеб, к тому же такой черствый, что челюсти у меня немедленно заболели даже от маленького кусочка. Орден Итемпаса заботился обо всех гражданах. В эпоху Блистательного никто не голодал, но это не значило, что все люди питались одинаково хорошо.

Я перекатывала комок хлеба во рту, надеясь, что слюна его размягчит, и размышляла об услышанном. Кажется, речь шла о долговременной привычке, а может, даже о ритуале. Проглотив наконец, я сказала: