Дочь времени

— При Эдуарде он, кажется, был сначала лордом-хранителем печати, потом лордом-канцлером, до этого послом в Бретани. Эдуард или был ему чем-то обязан, или сильно любил его. Так что у Стиллингтона не было резона затевать интригу против него, даже если бы он был интриганом по природе.

— Да, резона не было.

— В любом случае дело вовсе не в Стиллингтоне. Вопрос обсуждался на парламенте.

— Даже так?

— Да. Скрыть было невозможно. Девятого июня лорды долго заседали в Вестминстере. Были заслушаны Стиллингтон и его свидетели и подготовлен доклад к открытию парламента, намеченному на двадцать пятое. Десятого Ричард направил в Йорк просьбу прислать ему войска.

— Ха! Вот оно — начало конфликта.

— Одиннадцатого он послал аналогичную просьбу своему двоюродному брату лорду Невиллю. Опасность, видимо, была реальной.

— Могу себе представить. Человек, действовавший так продуманно в неожиданной и безнадежной ситуации, которая сложилась в Нортгемптоне, не стал бы терять голову из-за простой угрозы.

— Двадцатого июня он прибыл с небольшой группой слуг в Тауэр, который, как вы, должно быть, знаете, служил королевской резиденцией в Лондоне, а вовсе не тюрьмой.

— Конечно, знаю. За Тауэром закрепилась такая слава только потому, что сейчас слова «отправить в Тауэр» воспринимаются однозначно. Королевский замок был единственной крепостью в Лондоне, поэтому преступников приходилось содержать там, пока у нас не появились королевские тюрьмы. Так зачем Ричард поехал в Тауэр?

— Затем, чтобы сорвать заседание заговорщиков. А также арестовать Гастингса, Стэнли и некоего Джона Мортона, епископа Илийского.

— Так я и думал, что рано или поздно мы дойдем до Джона Мортона.

— Был оглашен билль о заговоре с целью убийства Ричарда, но, к сожалению, оригинал не сохранился. Казнен был только один из заговорщиков. Как ни прискорбно, это был старый друг обоих братьев, Эдуарда и Ричарда, — лорд Гастингс.

— Если верить праведному сэру Томасу Мору, его выволокли во двор и обезглавили на первом же попавшемся обрубке дерева…

— Никого не выволакивали, — возмущенно прервал его Каррадин. — Он был обезглавлен только спустя неделю. В одном из писем того времени приводится точная дата. Более того, если бы речь шла только о мести, то Ричард не вернул бы вдове Гастингса его конфискованные поместья и не восстановил бы его детей в правах наследования, которые они автоматически утратили.

— Да, казнь Гастингса была неизбежна, — проговорил Грант, листая «Ричарда III». — Даже праведный Томас пишет: «Протектор несомненно любил его, и его потеря была для него горестна». А что сталось со Стэнли и Джоком Мортоном?

— Стэнли был прощен… Чего вы стонете?

— Бедный Ричард! Тем самым он подписал себе смертный приговор.

— Смертный приговор? Почему, простив Стэнли, он подписал себе смертный приговор?

— Потому что из-за внезапного перехода Стэнли на сторону противника Ричард проиграл Босвортскую битву.

— Не может этого быть!

— Вот если бы Ричард послал на плаху Стэнли вместе с обожаемым Гастингсом, он выиграл бы сражение, и у нас не было бы ни Тюдоров, ни изобретенного ими горбатого чудовища, переходившего из одного предания в другое. Если учесть его прежние успехи, его правление могло быть самым удачным и просвещенным в истории. Что сделали с Мортоном?

— Ничего.

— Еще одна ошибка.

— Во всяком случае, ничего особенного. Его отпустили на поруки Букингема. Казнены же были те, кто стоял во главе заговора, раскрытого Ричардом в Нортгемптоне: Риверс и компания. А на Джейн Шор было наложено покаяние.

— Джейн Шор? С какой стати она замешана в этом деле? Она же была любовницей Эдуарда?

— Верно. Но потом перешла к Гастингсу. Или, кажется, к Дорсету. И выполняла роль посредницы между сторонниками Гастингса и людьми Вудвиллей. В одном из сохранившихся писем Ричарда говорится о ней. О Джейн Шор.

— Что же?

— Королевский стряпчий хотел на ней жениться, то есть когда Ричард уже был королем.

— И он дал согласие?

— Дал. Чудное письмо. Скорее грустное, чем сердитое. Не без юмора.

— «Как глуп, о Господи, весь смертный род».[21]

— Абсолютно верно.

— И тут никакого мстительного чувства.

— Никакого. Напротив. Не мое дело додумывать и делать выводы — я занят прежде всего фактами, — но я убежден, что горячим желанием Ричарда было раз и навсегда покончить с междоусобной войной Йорков и Ланкастеров.

— Откуда у вас такое убеждение?

— Я просматривал списки гостей на церемонии коронации. Кстати говоря, их было больше, чем когда-либо. Но что удивительно: практически не было таких, кто не захотел присутствовать на ней. Ни от Йорков, ни от Ланкастеров.

— В том числе наш флюгер Стэнли?

— Кажется, и он тоже. Я их не всех хорошо знаю, так что поименно не запомнил.

— Наверное, вы правы насчет желания Ричарда покончить с распрей между Йорками и Ланкастерами. Этим можно объяснить его снисходительность к Стэнли.

— Разве Стэнли был Ланкастер?

— Нет, но он был женат на самой яркой из них — на Маргарет Бофорт, а Бофорты родственники Ланкастеров по побочной линии. Но думаю, что ее подогревало незаконное происхождение ее семьи или ее сын, скажем.

— А кто был ее сын?