Доктор Пётр

Пан Теодор Бияковский (вернее просто Бияк) окончил институт инженеров путей сообщения как раз в такое время, когда неизбежные экономические условия раскрыли перед ним кошелек и нашептывали: «Греби, прекрасный молодой человек!» Не только пресса пела гимны в честь молодого инженера и озаряла его бенгальскими огнями[6], но вдобавок ко всему разумные девы, которые, как известно, всегда лучше других умеют уловить дух времени, зажгли внезапно свои светильники, обнажили свои лебединые груди и, бодрствуя, поджидали, не постучится ли к ним положительный жених. Пан Теодор еще лучше, чем девы, постиг дух времени и решил жениться подобающим образом. Он стал бывать в доме одного богатого варшавского канатчика, очаровательная дочка которого тщательно хранила в своей памяти несколько первых страниц из книги Бокля[7].

Пан Теодор родился в Варшаве, чуть ли не на Крахмальной улице, где отец его содержал на углу скромный, бедный, но чистый трактирчик. В детские и отро ческие годы маленький Геось вместе со стайкой братьев и сестер играл, с позволения сказать, в уличной канаве, бил стекла у соседей — евреев и, по всей вероятности, пребывал бы вечно во мраке невежества, если бы не одна счастливая случайность. Хозяйка того дома, в котором помещалось заведение старого Бияка, дама весьма почтенного возраста, существо необыкновенно чувствительное, в одно прекрасное утро была поражена камнем, метко пущенным из рогатки рукой маленького сорванца. Камень застрял у нее в шиньоне, и это стоило старой деве нескольких дней слез и нравственных страданий.

Она приказала позвать к себе Теося, долго смотрела на него и, наконец, произнесла:

— Ступай, дитя, я велю тебя учить [8].

Мальчик оказался необыкновенно способным, быстро окончил школу и даже тайком от пьяницы — отца выдержал экзамен в гимназию. Там он переходил из класса в класс с наградами, был тихим и скромным учеником. Опекунше своей он писал на именины поздравительные письма, целовал ей колени и ручки; после ее смерти ему, сиротке, немало пришлось лизоблюдничать, прежде чем удалось поступить в Главную школу[9], где он окончил математический факультет, и потом с помощью разных знакомств попасть в институт.

Все шло у него как по маслу. Я не стану воспевать всех его успехов, похождений, забот, перемен образа мыслей и места жительства, скажу только, что он строил много прекрасных мостов, больших вокзалов, проложил много верст железнодорожных путей; не прошло и десяти лет посЛе окончания курса, как наш прекрасный молодой человек имел уже капиталец в несколько десятков тысяч рублей, помещенных солидно и без риска. Служба в управлении железных дорог его не прельщала, он предпочитал всегда иметь дело с крупными дельцами и принимать участие в постройке новых железных дорог. Деньги рекой текли в его карман; нередко мелкая услуга, льстивое словечко, ловкая, совершенно невинная с виду операция, наконец, даже просто «по — варшавски» меткая острота — вновь наполняли его кошелек, временно опустевший после какой-нибудь инженерской пирушки. Я уж не говорю о результатах глубоко и систематически обдуманных планов…

…Обласканный судьбою, наш инженер, надо отдать ему справедливость, не забыл своей бедной семьи с Крахмальной улицы. Он вел за собой целый отряд не только братьев, но и близких и дальних родственников, и каждый из них, под недремлющим оком благодетеля, уже через неделю ходил при часах и тратился на модные пальто. На южном берегу Крыма пан Теодор владел роскошной виллой, где царствовала его прекрасная цветущая супруга, некогда читательница Боклей и Миллей[10]. Там было чудесно: вдали волновалось море, вокруг раскинулся целый лес субтропических растений. Казалось, пан Теодор весь свой век будет читать в минуты досуга то одну, то другую страницу из Декамерона (серьёзные книги он роздал на память недосыпающим телеграфистам), как вдруг неожиданно явился демон тревоги…

…В то время в Королевстве Польском как раз начали строить железную дорогу. Пан Теодор явился и взял подряд на строительство новой дистанции.

Вскоре после того как были начаты работы, к нему приплелся разорившийся дотла местный помещик Доминик Цедзина. Сначала он исполнял на строительстве обязанности простого надсмотрщика, погонщика человеческого стада, но впоследствии обратил на себя внимание нашего предпринимателя и был использован для других целей. Странно выглядел этот изящный, стройный старик, с барской осанкой, всегда элегантно и чисто одетый, гладко причесанный и тщательно выбритый, когда стоял неподалеку от дверей перед Бияковским, небрежно развалившимся в кресле. А инженер, как истый демократ, испытывал особенное наслаждение, держа бывшего помещика у дверей и говоря ему: «Сходите-ка, пан Цедзина…», или «Сколько раз надо вам повторять, пан Цедзина…», или «Нельзя же быть таким растяпой, пан… как вас… пан Цедзина…»