Долина ужаса (и)

5. Самый темный час

Если что-либо и могло еще больше увеличить популярность Макмэрдо среди братьев Чистильщиков, то лишь этот происшедший арест и последовавшее оправдание. Он уже заслужил репутацию веселого гуляки, человека гордого и вспыльчивого, неспособного снести оскорбление ни от кого, даже от самого мастера ложи. Лишь некоторых старших братьев, в том числе и Болдуина, явно раздражало столь быстрое возвышение новичка. Но они держались осторожно, потому что Макмэрдо так же легко вступал в драку, как смеялся и шутил.

Зато старик Шефтер теперь вообще не желал иметь с ним никакого дела и категорически запретил появляться у него в доме. Однако любящая Этти не могла отказаться от Джона, хотя здравый смысл и ей подсказывал, к чему повело бы замужество с таким человеком. Как-то утром, проведя бессонную ночь, девушка решила повидаться с Джоном и уговорить его отказаться от всяких темных дел. Она отправилась к нему и незаметно проскользнула в комнату, где, как она знала, жил Макмэрдо. Тот сидел за столом и что-то писал. Шагов Этти он не услышал. Внезапно ее охватил порыв шаловливости. Она на цыпочках подкралась к Джону и неожиданно положила руку ему на плечо.

Намерение Этти испугать его более чем удалось. Джон мгновенно вскочил, точно подброшенный пружиной, и резко повернулся. Левая рука его одновременно смяла лежавшую на столе бумагу, а правой он едва не схватил девушку за горло. Секунду он смотрел на нее бешеным непонимающим взглядом, потом на лице изобразились облегчение, удивление и, наконец, радость.

— А, это вы, Этти, — сказал Джон, вытирая мгновенно вспотевший лоб. — Подумать только, что вы пришли ко мне, а я вас так встречаю! Ох, Этти, позвольте мне загладить мой поступок! — И он протянул к ней руки.

Но она еще находилась под сильным впечатлением от увиденного выражения смертельного страха, которое в первый миг отразило его лицо.

— Почему вы так сильно испугались меня? О Джон, если бы ваша совесть была чиста, вы не посмотрели бы на меня таким взглядом!

— Я думал о другом, и когда вы бесшумно подкрались…

— Нет, Джон. — В ней вдруг вспыхнуло подозрение. — Дайте мне письмо, которое вы писали!

— Этти, я не могу исполнить вашей просьбы.

— Вы писали другой женщине! Иначе вы не стали бы скрывать от меня письмо. Может быть, вы писали своей жене? Я даже не знаю наверняка, что вы холосты. Ведь вас здесь никто не знает!

— Я не женат, Этти. Клянусь, вы для меня единственная женщина в мире!

— Тогда почему вы не хотите показать мне письмо?

Он посмотрел на нее с нежностью.

— Дорогая, я дал клятву не показывать его и, как не нарушил бы слова, данного вам, так сдержу и обещание, взятое у меня другими. Дело касается ложи, и это тайна даже от вас. Если я испугался прикосновения вашей руки, неужели вы не понимаете, почему? Ведь это могла быть и рука врага.

Он привлек ее к себе, и поцелуи окончательно разогнали ее сомнения и страхи.

— Скажите, теперь вы снова спокойны? Да?

— О каком спокойствии вы говорите, Джон, когда в любой день я могу услышать, что вас судят за убийство? Макмэрдо — Чистильщик! Эти слова каждый раз болью пронзают мое сердце.

— Мы стараемся своими средствами отстоять принадлежащие нам права.

Этти прижалась к нему.

— Оставьте их, Джон! Ради меня! Я пришла просить вас об этом. О Джон, видите, я умоляю вас на коленях!

Он поднял девушку и, прижав ее к груди, постарался успокоить.

— Право, Эгги, вы сами не знаете, чего просите. Могу ли я бросить начатое дело? Это было бы нарушением клятвы, изменой! Знай вы обстоятельства, в которых я нахожусь, вы не просили бы об этом. А потом — разве ложа так просто отпустит человека, посвященного в ее тайны?

— Я уже все обдумала, Джон. У отца есть кое-какие сбережения, и ему тоже надоел этот проклятый город. Мы вместе сбежим в Филадельфию или в Нью-Йорк и спрячемся там.

Джон горько рассмеялся:

— У ложи длинная рука! Она легко протянется отсюда и в Филадельфию и в Нью-Йорк.

— Ну так уедем в Англию или в Швецию, на родину моего отца. Уедем куда хотите, только бы очутиться подальше от этой Долины ужаса!

Макмэрдо вспомнил о Моррисе.

— Вот уже второй раз при мне так ее называют. Действительно, многие из вас подавлены страхом.

— О Джон, все минуты нашей жизни омрачены. Может, вы думаете, что Болдуин простил? Он только боится вас, иначе — что было бы уже с нами! Если бы видели, какими глазами он смотрит на меня…

— Поймите, милая, я не могу сейчас уехать. Зато, если вы мне доверитесь, я найду сам хороший, честный выход из положения.

— Из такого положения не может быть честного выхода.

— Да, с вашей точки зрения. Но дайте мне шесть месяцев, и я, не стыдясь ничьих взглядов, смогу уйти из долины.

Девушка недоверчиво взглянула на него.

— Шесть месяцев? Вы обещаете?

— Ну, может быть, семь или восемь… Во всяком случае, раньше чем через год мы отсюда выберемся.

Больше Этти ничего не добилась. Но и это было уже кое-что. Отдаленный свет несколько рассеял мрак безнадежного будущего. Когда Этти вернулась домой, на душе у нее было легче, чем когда-либо за все время, что она знала Джона.