Дом на мысе Полумесяц. Книга первая. Братья и сестры

Уважаемый рядовой Баркер.

Говорят, патологоанатомы легко различают калибры и виды пуль. Полагаю, пуля, выпущенная из британской винтовки, отличается от той, что выпущена из немецкой винтовки. Пуля, которую вы выпустили в майора Огилви, осталась внутри него, и я точно знаю, где он похоронен. Поэтому выяснить, что застрелили его из британской винтовки, не составит труда. А как называется преступление, когда солдат стреляет в своего офицера, приказавшего ему идти в бой? Думаю, это убийство и госизмена. Впрочем, не так уж это важно; вас в любом случае повесят.

Если это случится, многие скажут: свершилась справедливость. Я же скажу: зачем портить человеку жизнь? Даже если я доложу о случившемся властям, майора Огилви не вернуть. В тот день я был в окопе. Я видел, что произошло, и слышал каждое слово. Майор обвинил вас в трусости и велел вылезать из окопа. Я видел, как вы его застрелили; затем вас стошнило, и вы наложили в штаны. Я присутствовал на похоронах майора и знаю, где его могила. Вижу, вы не бедствуете и ведете комфортную и богатую жизнь. Наверняка вам не хотелось бы, чтобы такая мелочь, как обвинение в убийстве и госизмене, испортила вам безбедное существование. Поэтому считаю, что вам стоит поделиться своим богатством и удачей с бывшим фронтовым товарищем. Имею в виду себя.

Назовем это пожертвованием в память о тех, кто не вернулся с фронта, — о майоре Огилви и прочих. Первого взноса в тысячу фунтов будет достаточно, чтобы отбить у меня желание обратиться к властям, — пока достаточно. Я дам вам несколько дней на поиск денег, затем напишу, где и как их передать.

Ваш фронтовой товарищ.

* * *

Все менялось так медленно, что лишь через несколько месяцев немой заметил сдвиги. Сначала вернулась память — память о плохом. Потом он однажды осознал, что грохот орудий прекратился. Точнее, не то чтобы прекратился; он просто давно его не слышал. Он задумался и понял, что то же произошло с голосами. Они больше не преследовали его ночью и днем, не взывали о помощи, которую он оказать был не в силах; не кричали в непрекращающихся неизлечимых муках. Через некоторое время он стал называть эпизоды, когда слышал грохот и голоса, своими «плохими днями».

На место орудий и голосов пришли другие звуки и ощущения. Тоже голоса, но человеческие, а также птичий щебет и звуки прочих животных, водившихся там, где находилось Место. Он не знал, как оно называется; для него оно было просто Местом. Когда его сюда привезли — это было несколько месяцев или лет назад, он не мог сказать точно, так как не был уверен ни в чем, — это название казалось подходящим. Теперь же ему стало любопытно, зачем он здесь, что делает в этом Месте. Он начал выдвигать гипотезы и искать объяснения. Впервые с Того Времени он облек свои мысли в слова. Он их не произнес — что-то внутри него противилось этому, — но не сомневался, что однажды это случится. Он не сомневался, что раньше умел говорить, иначе откуда он знал слова? Но это было очень давно. Еще до Того Времени. То Время изменило все. Он не смел думать о Том Времени, боясь, что вернется грохот орудий и голоса, рев и крики.