Дом одиноких сердец

В наступившей тишине нотариус с хрустом вспорол белый конверт и, к удивлению Даши, вытащил из него другой, чуть поменьше. На том, другом, тоже было что-то написано с обеих сторон. Нотариус очень аккуратно распечатал конверт и вынул лист плотной бумаги.

— Завещание Петра Васильевича Боровицкого, — внушительно сообщил он, поглядев на Дашу, и достал из кармашка очки. Потом взмахнул листком, и Даше показалось, что от него повеяло знакомым запахом давно немодного одеколона. Нотариус читал, а она на минуту отвлеклась и не вслушивалась в текст, выхватывая лишь отдельные слова.

— Я, Боровицкий Петр Васильевич… года рождения… проживающий… находясь в здравом уме и твердой памяти, для подтверждения чего… оставляю имущество…

Даша услышала слово «имущество», и голова у нее включилась. Она заметила, каким пристальным взглядом смотрит на нее дама в золоте, и ей опять стало не по себе.

— Все движимое имущество, — читал нотариус, — я оставляю своим сыновьям, Олегу и Глебу, с условием, что они поделят его по собственному усмотрению.

Двое мужчин переглянулись. Даша старалась не смотреть на них, но взгляд сам притягивался к похожим профилям. «Господи, дети Петра Васильевича! Подумать только! А ведь ни капли на него не похожи. Нужно будет обязательно сочувствие им выразить…»

— Все недвижимое имущество, — продолжал нотариус, — а именно — квартиру, находящуюся по адресу… улица Бонч-Бруевича, дом… квартира сто пять… я оставляю своему другу Прониной Дарье Андреевне, с одной оговоркой: мои сыновья и невестки имеют право забрать из квартиры любой предмет, который захотят.

Нотариус закончил читать, положил завещание на стол, и в комнате повисло молчание.

«Квартира, — произнес кто-то посторонний в голове у Даши. — Петр Васильевич оставил мне по завещанию квартиру».

«Этого не может быть!» — воскликнула мысленно уже она сама, но тут же поняла, что может. И не просто может, а именно так и случилось.

— А ты, Глебушка, хотел квартирку поделить, — усмехнулся один из сыновей, тот, что был в мятом костюме. — Я тебе говорил, что он какую-нибудь подлость под конец обязательно выкинет, а ты мне не верил.

— Нет, подождите… — прервал его второй брат. — Разве так можно? Кто вы вообще такая? — повернулся он к Даше. — Любовница его, что ли?

Даша покачала головой.

— Тогда с какой стати имущество стоимостью в шестьсот тысяч долларов отходит черт знает к кому?! — вспылил тот. — Сударыня, вы можете нам что-нибудь объяснить?

Обращение «сударыня» резануло Даше слух. Она медленно ответила:

— К сожалению, не могу.

И краем глаза заметила, как переглянулись нотариус и дама в золоте. Девушка на стуле не сводила с нее глаз.

— Может быть, вы хотя бы попробуете? — ехидно прищурился Олег, облокотившись на стол. — Вот ведь, видите ли, какая неожиданность получилась: у нашего покойного отца, кроме хорошей машины, имеется еще квартира. И больше никакого имущества. Мы с Глебом заботились об отце, удовлетворяли все его прихоти… Да дело даже не в том! Дело в том, что квартира принадлежит нашей семье! Мы родились там, выросли… Маму там отпевали, в конце концов! И отец всегда давал понять, что после его смерти мы с Глебом можем рассчитывать на нее!

— Да не агитируй ты за советскую власть, — устало сказал ему Глеб. — Видишь, женщина счастлива.

— Да я этого так не оставлю! — кипятился его брат. — Готовьтесь к тому, что вам предстоит долгое судебное разбирательство — завтра же опротестую дурацкое издевательское завещание! Оно… просто подделка!

— Я попрошу! — строго сказал нотариус, тряся двойным подбородком, и Олег замолк. — Завещание составлено с учетом всех требований, и господин Боровицкий неоднократно советовался со мной по этому поводу. Завещание было передано мне в присутствии двух свидетелей. Вот они… — Нотариус ткнул пальцем сначала в золотую даму, затем в девушку, и обе согласно закивали. — Ваш отец прошел необходимые обследования, и в суде вы не сможете доказать, что он был невменяем. Но, конечно, обращаться с иском — ваше право.

— Не надо никуда обращаться, — произнесла неожиданно Даша, выходя из оцепенения. — Разумеется, никакая квартира мне не принадлежит, тут и речи быть не может. Я подпишу документы об отказе — это, кажется, так называется? — и все будет в порядке.

Опять повисло молчание. На Дашу молча смотрели пять человек. Она почувствовала прилив легкого раскаяния, но ее сразу переполнило ощущение собственного благородства: все-таки не каждый день вот так просто отказываешься от квартиры в Москве.