Дом у кладбища

Ни расположение духа, ни нрав доктора Стерка за последнее время не изменились к лучшему. Доктор более обычного предавался мрачным раздумьям, дома бывал несдержан, даже груб. Он стал чаще уходить в город и позднее возвращаться; не будучи стеснен ничьим присутствием, за исключением смиренной миссис Стерк, доктор честил Тула и Наттера с еще большим, чем прежде, ожесточением. Из слов Стерка следовало, что эти двое замыслили – ни много ни мало – сжить его со свету и ради собственного спасения нужно не давать им спуску. Однако дело не ограничивается их злобными происками, эти «олухи» и «придурки» к тому же не умеют работать и своими грубыми промахами ставят под удар – можно сказать, губят – нанимателей; ни один порядочный человек не потерпит, чтобы у него на глазах безнаказанно творилось подобное безобразие. Ларчик открывался просто: Стерк зарился на практику одного из своих супостатов и на должность другого, ибо был наделен (по собственному мнению) многосторонним, применимым в любой сфере талантом. Всякий, кто попадал в поле зрения Стерка, становился предметом его едкой насмешки как «щенок», «бестолочь», «осел», ничего не смыслящий в своем деле. Своей маленькой супруге Стерк внушал почтение и трепет. Когда доктор усаживался перед очагом, водружал ноги на каминную решетку, засовывал руки в карманы и принимался скалиться, брюзжать и злобно фыркать, миссис Стерк твердила обычно: «Чего же ты хочешь, Барни, ведь таких умных, как ты, больше нет». Доктор отваживался временами на мелкие, не слишком рискованные спекуляции. После выигрыша он имел обыкновение, чередуя похвальбу с бранью, извлекать и демонстрировать жене пачки банкнот и уверять, что, если бы не бесплодная потеря времени в госпитале и на смотрах и прочие дурацкие служебные обязанности, ему бы ничего не стоило сколотить себе состояние – никто бы и оглянуться не успел. Еще немного, и Стерк сам бы в это поверил. Не приходится сомневаться, что голова у доктора на плечах имелась – хотя пользовался он ею не всегда удачно, – имелась и энергия, однако его усилия сводились к одному: вытеснить ближнего и занять его место.

При всем том у Стерка силен был животный инстинкт, заставлявший его усердно заботиться о пропитании выводка и самки. При всей своей грубоватости, доктор втайне гордился туалетами жены, испытывал к ней сильную привязанность и в душе благодарил за хорошее ведение дома, не забывал о своих мальчиках и неусыпно надзирал за их учебой, хозяйством управлял твердой, умелой рукой, избегал пороков и дорогостоящих привычек, в делах проявлял себя несговорчивым, но в достаточной мере обязательным партнером.

Все это время Стерка не оставляло беспокойство по поводу Дейнджерфилда; связанная с ним загадка, а также некоторые другие заботы нередко допоздна не давали ему уснуть. Миссис Стерк он ничего об этом не рассказывал. Собственно говоря, Стерк нередко бывал с женой чистосердечен и во всех подробностях знакомил ее со своим мнением, но это не значит, что он доверялся ей полностью и во всем.

Дейнджерфилд также строил кое-какие планы. У кого их нет? Домашний уклад Дейнджерфилда был предельно прост. Хозяйство вели экономка и две служанки (на вид немногим младше ее); наличествовали также лакей и конюх, который ночевал в «Фениксе»; там же, в конюшне, стояли принадлежащие Дейнджерфилду две красивые лошадки. Имелась и содержалась в опрятном виде вся необходимая домашняя обстановка. Слуги, все до одного, трепетали перед хозяином: не стоило и пытаться втереть очки этому строгому джентльмену, такому сметливому и наблюдательному. Конюх Дейнджерфилда, беседуя в «Доме Лосося» с кучерами и прочими знатоками, не уставал расхваливать охотничьих собак, оставленных хозяином в Англии, а слуга, в свою очередь, хвастался хозяйством Дейнджерфилда и его влиянием на лорда Каслмэлларда.