Дом у озера

Ну и ладно. Предпраздничная суета пробудила воспоминания о счастливых временах: приятное предчувствие, которое она ощущала в молодости, наряжаясь в шелка и драгоценности, брызгаясь одеколоном и закалывая волосы в прическу; как величественно выходила к гостям, оценивающе глядя на толпу и выбирая достойную добычу, а потом восторг охоты, тепло залитого светом танцевального зала, приглушенные торопливые шаги по темным коридорам туда, где ее ждал вожделенный приз… С недавних пор прошлое как бы оживало, становилось почти реальным, и Констанс казалось, что она вновь стала молодой женщиной.

Какое-то движение прервало ее грезы, и улыбка стерлась. Передняя дверь открылась, вышел Дафид Ллевелин и едва не упал, споткнувшись о порог, когда поправлял шляпу и устраивал под мышкой мольберт. Констанс сидела очень тихо, скрытая тенью. Меньше всего ей хотелось вступать с ним разговор. Он двигался намного медленнее, чем обычно, как будто испытывал боль. Констанс заметила это еще несколькими днями раньше, когда все собрались на лужайке и Элеонор объявила, что ему скоро вручат награду. Наверное, у него изжога; впрочем, ерунда, у нее нет времени на глупого и слабого типа. Как незаметно он передвигался по дому и саду, нелепо одетый, с грустным взглядом и дурацкими сказками, когда она, Констанс, здесь хозяйничала! Нельзя было и шагу ступить, чтобы на него не наткнуться. А его нервное потрясение!.. Констанс презрительно фыркнула. У этого человека нет ни стыда ни совести. Ему-то с чего унывать? Это она должна чувствовать себя удрученной и обиженной. Он забрал ее ребенка, разглагольствовал о волшебных мирах и спасении, а потом осмелился злоупотребить ее гостеприимством! Она велела Генри вышвырнуть его прочь, но Генри, обычно такой уступчивый и кроткий, отказался.

А теперь Элеонор балует этого типа, во всем ему потакает. В детстве она его обожала, и он ее тоже любил, они до сих пор очень дружны. Пару недель назад Констанс видела, как они беседовали с глазу на глаз, уютно устроившись на садовой скамейке рядом с розами. Элеонор, очень расстроенная, что-то говорила, а когда Ллевелин коснулся ее щеки кончиками пальцев, Констанс поняла, что дочь плачет. Констанс сразу поняла, о чем они разговаривают.

Дул теплый ветерок, и лепестки осыпались, как конфетти. В последнее время Констанс много чего видела. Конечно, она предпочла бы сохранить молодость и красоту, но нет смысла бороться с неизбежным; в старости тоже есть свои преимущества. Когда Констанс больше не могла кружить головы, она научилась неподвижно сидеть, еле слышно дышать и оставаться незамеченной. И столько всего видела! Видела, как Дебора после помолвки дерзит матери, как Элис тайком бегает на свидания к темноволосому садовнику с цыганскими глазами, как Энтони завел интрижку с молодой и хорошенькой няней.

Жаль, что Элеонор не такая наблюдательная. Констанс было интересно, когда все откроется. Конечно, она могла бы просветить дочь, только неохота нести дурные вести; к тому же в конце концов Элеонор сама догадалась: молодая няня исчезла. Ее уволили втихую и без предупреждения. Так ей и надо. Эти тайные улыбки, разговоры украдкой, пока никто не видит… Впрочем, она, Констанс, все видела. Даже заметила, как однажды после обеда молодая женщина вручила Энтони подарок – книгу. Зрение у Констанс было не то что раньше, название она сразу не разглядела, зато позже не поленилась и тайком пробралась в кабинет Энтони и там среди бабочек и увеличительных стекол отыскала знакомую зеленую обложку. Томик стихов Джона Китса.

Констанс возмущала не сама измена – почему бы мужчинам и женщинам не получить удовольствие, если есть возможность? – дело в осторожности. Люди их круга должны делать правильный выбор, чтобы разговоры не превращались в сплетни. Тут-то и лежит камень преткновения. Прислуга, само собой, не входит в их круг, и впутываться в подобные отношения глупо. Слуги начинают заблуждаться насчет своего положения, и ни к чему хорошему это не приводит.

Свобода и удобство доведут до греха, а в последнее время Роуз Уотерс чувствовала себя слишком вольготно, особенно в обращении с малышом Тео. Вела себя в высшей степени непрофессионально, вечно целовала ребенка и нашептывала ему всякие глупости, таскала его на руках по саду, вместо того чтобы усадить, как положено, в коляску. Такие нежности еще можно терпеть от любящего родственника, но только не от наемной помощницы. И нянины вольности на этом не заканчивались. Роуз Уотерс постоянно переходила границы дозволенного, а недавно совсем с ума сошла: посмела высказать свое недовольство, когда Констанс заглянула в детскую «во время отдыха малыша»! Ради всего святого, она же бабушка и всего-то хотела посидеть у кроватки, посмотреть, как малыш мирно дышит во сне и лучится здоровьем.