Дон Жуан, или Жизнь Байрона

На ком же остановить выбор? Была леди Кэтрин Эннсли, младшая сестра леди Фрэнсис Уэбстер, хорошенькая, совсем молоденькая, «и, я думаю, глупенькая, но я недостаточно её видел, чтобы судить, впрочем, ум в юбке внушает мне отвращение». Была леди Аделаида Форбс, похожая на Аполлона Бельведерского. Была приятельница Августы, леди Шарлотта Люсен Гоуэр, с глазами газели. Была очаровательная мисс Элфинстон, с которой он постоянно кокетничал и которая говорила ему, что он капризник. И, главное, была Аннабелла. Странно, но эти два столь различных существа не могли в течение двух лет расстаться друг с другом до конца. Байрон после отказа «Принцессы Параллелограммов» считал чуть ли не долгом чести не обнаруживать никакого недовольства. «Не знаю, выше ли я тех предрассудков, которые в таких случаях свойственны человеку-животному, но я, во всяком случае, выше того, чтобы их обнаруживать». Однако он прибавлял: «Должен признаться, что никогда не смогу забыть это «нет» прошлого лета — даже и в том случае, если бы оно назавтра превратилось в «да». У него сохранилось чувство несколько изумленного уважения к единственной женщине, осмелившейся ему отказать, неясное чувство досады и любопытства. Способна ли она любить, эта метафизичка? Забавно было бы смутить этот столь суровый рассудок.

Для неё самой несчастье заключалось в том, что она слишком заинтересовалась этой опасной победой. Ей, разумеется, льстило, что она привлекла поклонника, которого тщетно пыталась привлечь её безумная кузина, но, кроме того, была убеждена, что только она одна способна спасти этого прекрасного грешника. Чтобы вкрасться в хорошо защищенное сердце, любовь иногда принимает странные обличья. Аннабелла была уязвима в своей жажде жертвы. С тех пор как он сделал ей предложение (а в тихой её жизни это было событием, всю важность которого не мог постичь Байрон, демон волнений), она не переставала интересоваться его поступками. Нелепые и злые сплетни, которые распространялись про Байрона в Лондоне, смущали ее. Говорили, что он собирается увезти на какой-то остров старшую дочь леди Оксфорд, чтобы воспитать её там и потом жениться на ней. Говорили, что он очень дурно поступил с молодым Клаутоном, который хотел купить Ньюстед, что Клаутон дал неосторожно слишком высокую цену на аукционе, и Байрон его совершенно разорил. Все эти рассказы огорчали Аннабеллу. Она передавала через свою тетку Мельбурн приветы и пожелания Байрону: «Так как у меня не будет случая увидеться с ним, мне было бы очень приятно, если бы вы сказали ему, что я всегда с радостью узнаю, что он счастлив, и если мое уважение может доставить ему некоторое удовлетворение, он может быть спокоен, я никогда не поверю людям, которые говорят о нем дурно». Она надеялась увидеться с ним: «Я считаю его общество настолько приятным, что ради удовольствия пользоваться им охотно подвергну себя риску заслужить репутацию кокетки, при условии лишь, что ему от этого не будет никакого вреда».

Наконец в августе 1813 года она сама — удивительная смелость для молодой девушки — первая ему написала. Она объяснила свое прежнее поведение привязанностью к другому (это была выдумка, но бедной девочке казалось, что она поступила очень тонко), предлагала дружбу и давала всякие советы: «Не позволяйте себе быть рабом минутной прихоти, не губите попусту ваших благородных побуждений… Делайте добро… Но чтобы делать добро людям, вы должны их любить и прощать их слабости». Гм… Корсар, наверное, усмехнулся бы, но он ответил безупречным письмом, едва ли не в торжественном стиле: она была первая женщина, с которой он мечтал пойти под венец, и, вероятно, последняя. Леди Мельбурн была права, говоря, что он предпочел её всем другим. Это было, это и осталось правдой. «Но ваш отказ не явился для меня новым разочарованием только потому, что невозможно прибавить ни одной капли горечи в чашу, переполненную до краев». Что касается дружбы: «Я сомневаюсь, чтобы когда-нибудь смог вас разлюбить… но каковы бы ни были мои чувства, они не грозят вам никакими преследованиями с моей стороны». Как он был почтителен и серьезен, и как трудно было бы леди Мельбурн узнать своего друга в этом письме! Но знал ли он сам, что это была игра, или он был искренен? Как все люди, одаренные большим воображением, хамелеон по натуре, он создавал себе образ этой молодой девушки в ту минуту, когда писал ей. Ему вспомнилось довольно круглое, но правильное лицо, очень хорошенькая фигурка. Ему хотелось нравиться. Он принимал облик, который лучше всего мог служить его целям.

Хрупкая, парадоксальная дружба, но она длилась. Байрон находил в ней странное удовольствие. Ему казалось пикантным показывать леди Мельбурн «высокопарные» письма её племянницы. Аннабелла, смятенная, упрекала себя в том, что отказала ему, и, все еще не совсем отдавая себе в этом отчет, стремилась заставить его сделать предложение еще раз. Ах, как она раскаивалась теперь в том, что сказала, будто любит другого!