Дориан: имитация

— А вы считаете их ничего не значащими..? — он вдруг переменил тему. — Кто это там?

— Молодой человек, который только что вошел?

— Он самый, опишите-ка мне его, леди Холл. Соорудите картину в прозе, пусть даже английский язык есть язык обложенный и зажатый между тонкими губами.

— Рослый, круглолицый молодой человек в тенниске с изображенным на ней улыбающимся лицом. Волосы его растрепаны и выглядит он немного… ошеломленным…

— А! Ни слова больше; это наследник всего, что нас окружает, будущий 9-й герцог.

— Я с ним незнакома, — перспектива знакомства, похоже, не сильно ее увлекла. — Как его зовут?

— Хороший вопрос. Сам я присвоил ему титул учтивости «Бурая бутылочка», — исходя из его пагубного и теперь уже пятнадцатилетнего пристрастия к оральному метадону. Он отправляется в Нарбертон, заходит в аптеку и дует это зелье большими глотками, как заурядный уличный наркоман. Не будете ли вы столь любезны, леди Холл, — Уоттон понизил голос до интимного шепота, — не привлечете ли его внимание к нам? Я хотел бы и сам пройти его курс лечения; дурного никогда не бывает чересчур много.

— Вы думаете, вам это можно? — мысли ее, совершив поворот, потекли в другом направлении. — Я слышала, появились новые лекарства — вы ведь участвовали в испытаниях… «Дельты», верно?

— Верно, и она смогла увеличить сроки жизни… кое-кому. Существуют новые методы тестирования вирусной нагрузки, равно как и новые лекарства — ингибиторы протеазы, так их называют: похоже, мы подошли вплотную к серьезному достижению. Вместо того, чтобы натягивать на всех ВИЧ-пациентов одну и ту же фармакологическую смирительную рубашку, для каждого из них подбирают особое лечение. Поверьте, леди Холл, — он вздохнул, — я не спускал со всего этого моих тускнеющих глаз. Моя дочь, Феба, способна творить чудеса с Интернетом; она-то теперь и выясняет все это для меня. Вроде бы, появился новый акроним, на который возлагают большие надежды, Высокоактивная Антиретровирусная Терапия. Боюсь, однако, что мне связываться с этой ВААРТ уже поздновато.

— Вы уверены?

— Совершенно. Еще один мой вирус, гепатита С, сговорившись с ВИЧем, взял меня в клещи и наградил раком печени. Легкие мои прикончила пневмония, зрение невосстановимо. В моей болезни есть нечто готическое — я чувствую себя так, словно на моем фундаменте вырос, пронизав меня, Кельнский собор. Нет, это конец.

Конец пришел и ленчу. Охотники отправились за плоскими фляжками, складными сиденьями, ружьями — оснасткой, без которой не может обойтись ни одна птичья бойня. «Би-би-би! — пробибикал Бинки Нарборо, замаячивший вдруг на их конце стола, точно обезумевший манчкин. — А вот кому пострелять? Кому постелять? Би-би!». Дориан ушел, чтобы наскоро переодеться, и Дэвид Холл, который, несмотря на недавний удар, все еще с неизменным удовольствием губил все живое, заковылял за ним следом.

К креслу Уоттона приблизился Фертик. «Отвезти вас в оранжерею? — позевывая, спросил он. — Если там тепло, я бы, пожалуй, вздремнул немного. Странно, но когда я попадаю в Нарборо на охотничьи уик-энды, мне вечно снится стрельба».

— Да, Фергюс, отвезите, — ответил Уоттон, — только пусть нас проводит Феба, на случай, если вы скопытитесь en route, — я не хочу оказаться забытым и замерзшим до смерти в дебрях западного крыла.

Фертик лежал, свернувшись, во впадинке между могучими корнями колоссального куста с рупоровидными алыми цветами (Rhododendron cinnabarinum), и видел во сне охоту. Он нередко и сам постреливал в Нарборо — в пору дедушки Бинки, 6-го герцога, командовавшего во время Бурской войны полком и собравшего потайную коллекцию сушеных кафрских пенисов. Фертик полагал, что она и поныне кроется где-то в утробе дома.

И потому Фертик знал, что одна из не самых малых прелестей охоты в Нарборо состояла в том, что к северу от ландшафтных садов густо заросший парк постепенно поднимается к Котсуолдским холмам. На этих двухстах с лишком акров обильно населенных лесов дичи хватало на всех, знай только целься. Миновали, однако ж, дни ягдташей фертиковой молодости, дни, когда тысячи фазанов, куропаток, бекасов и перепелов истреблялись за один-единственный день целыми полками мелкопоместных дворян, строившихся в каре, подобно их воинственным предкам при Ватерлоо, между тем как крестьяне выгоняли на них целую республику птиц.

В этот прекрасный день, отдающий более ранней весной, нежели поздней осенью, первых птиц вспугнула лишь горстка загонщиков, бредших среди тополей и ясеней леса Дантер, колотя палками по подлеску. Охотники выстроились неровной шеренгой — крупные, дельные образчики мужской красоты тяготели к одному ее краю, дилетантствующая мелочь к другому. Дориан Грей стоял на самом дальнем фланге. Дробовик у него был скорее серьезный, чем броский, твидовая одежда скорее прочной, чем изысканной, и все же кончик граусова пера, заткнутого за ленту его шляпы свисал до носков шнурованных сапог — Дориан, как и всегда, источал смертоносную элегантность.