Дорога к Мертвой горе, или Снова о группе Дятлова

Ломалась не только ходовая часть — у лучших в мире (на бумаге) танков ломалось всё. Электропроводка, например, накрывалась потому, что на заводе № 183 Наркомсредмаша умыкнули и продали налево три с половиной центнера дефицитного олова, а контакты паяли тем, что осталось, — клали припоя по чуть-чуть, до первого ухаба. Массово выходили из строя двигатели — здесь причин и виновников много, перечислять их слишком долго.

С этой точки зрения любопытны мемуары знаменитого генерала-танкиста С.М.Кривошеина (того самого, кто на пару с Гудерианом принимал т. н. «брестский парад»). В первой половине его книги «Ратная быль» часто описываются неполадки с танками в мехкорпусе, которым он командовал: то БТ стоит на обочине, техники над ним колдуют, то у Т-34 башню заклинило (не в бою, не от попадания снаряда), то еще что-то… А затем, примерно с середины книги, упоминания о поломках напрочь пропадают. Заодно пропадают все наименования типов танков — на каких-то абстрактных боевых машинах воюют танкисты Кривошеина. Просто танки, и всё. Сферические в вакууме.

А объясняется всё просто: после переформирования 1-й механизированный корпус корпус укомлектовали бронетехникой, полученной по ленд-лизу — в основном американскими танками «Шерман», на них корпус воевал до конца войны, но военная цензура 60-х решила, что упоминать этот факт ни к чему. «Шерман» был слабоват в сравнении с Т-34 — броней, и маневренностью, и двигателем. Имел лишь одно преимущество: его собирали не рабочие в первом поколении, не вчерашние крестьяне, вставшие к станкам. И руководили ими потомственные инженеры, а не выпускники рабфаков. «Шерман» ломался гораздо реже лучших в мире советских танков (лучших на бумаге, естественно).

Разумеется, меры после докладной Мехлиса были приняты. Учредили новый наркомат, занимавшийся танками и только ими, а у виновных полетели головы, список безвинных жертв сталинизма прилично пополнился. И на второй-третий год войны качество советских танков значительно улучшилось. Но меры запоздали. И цену за предвоенный бардак в одной из самых важных оборонных отраслей страна заплатила огромную, небывалую.

Можно ли допустить, что в 50-е годы менталитет советских людей кардинально изменился по сравнению с 40-ми?

Едва ли. Люди остались те же. Способные на трудовые подвиги, на реальные подвиги, не газетными щелкоперами выдуманные, — попробуйте-ка с «нуля» и с колес наладить производство танков буквально в чистом поле и на морозе, когда немцы рвутся к Москве и остановить их нечем, — и одновременно способные на самое отчаянное разгильдяйство и головотяпство. Широк русский человек, умом не понять, аршином не измерить…

* * *

Едва ли Кривонищенко в одном из походов сунулся в зону ВУРСа специально, скорее мог оказаться где-то на её периферии по незнанию. Испачкал, например, свою одежду землей весной или в начале лета 1958 года, тут же постирал в ближайшей речке — не подозревая, что и земля, и вода радиоактивные.

Дело в том, что весной 1958 года ВУРС начал активно расползаться, увеличиваясь в размерах: снег растаял, ветер начал сдувать подсохшую радиоактивную пыль, та попадала в воду, которая несла ее дальше. Например, уровень радиоактивности воды реки Исеть (в которую впадала Теча, протекавшая через самый эпицентр ВУРСа) вырос в 170 раз. И с другими реками региона творилось то же самое.

Власти реагировали на этот процесс с большим запозданием. Поздно обнаруживали вторичное заражение, поздно оповещали население. Лишь в декабре 1959 года, спустя одиннадцать месяцев после похода дятловцев, Совмин СССР принял постановление об образовании санитарно-защитной зоны с особым режимом во вновь зараженных районах. Запретили там сбор грибов, выпас скота, рыбную ловлю и прочее. Но сколько до того было съедено рыбы, пойманной в зараженной воде? Сколько постирано в тех же речках свитеров и штанов? Неизвестно, нет такой статистики.

Походная одежда Кривонищенко вполне могла подвергнуться радиоактивному загрязнению в 1958 году и прибыть с ним, не подозревающим, что везёт, в Свердловск зимой 1958–1959-го.

Вывез Кривонищенко свою одежду беспрепятственно: доскональный дозиметрический контроль, так образно описанный Ракитиным, существовал лишь на «Маяке» — на выходах из его цехов и с территории предприятия. Не стоит думать, что каждый выезжающий из Челябинска-40 автобус останавливали, выводили пассажиров, раздевали догола, проверяли полости тела, водили дозиметрами над снятой одеждой и багажом. Не было такого. Пусть тот, кто считает иначе, предъявит свидетельства очевидцев — только прямые, тех, кто сам такому обращению подвергался. Не на выходе с «Маяка» — на выезде из Челябинска-40.

Допустим даже, что такие очевидцы найдутся и заявят: да, нас обыскивали на выезде из Челябинска-40 и других подобных городков. Досконально обыскивали, все по Ракитину: догола раздевали, дозиметры, ректально-вагинальный досмотр. Трудно такое допустить, но попробуем.