Она выглядела счастливой. Она смеялась. Я желал вернуться в то время, когда мы встретились и она всегда была такой, но вернуться назад нельзя.
– Прощай, Дженни, – сказал я. В совершенном изумлении Чарльз вышел проводить их и вернулся, нахмурившись.
– Я просто не понимаю свою дочь, – сказал он. – А ты?
– Я понимаю.
– Она разрывает тебя на части. Я не могу этого вынести, даже если ты можешь. Почему ты никогда не отвечаешь?
– Посмотрите, что я с ней сделал.
– Она знала, за кого выходила замуж.
– Не думаю. Всегда нелегко быть замужем за жокеем.
– Ты слишком многое ей прощаешь! И потом, ты знаешь, что она сказала мне только что на прощание? Я ее не понимаю. Она обняла меня – обняла, а не просто клюнула в щеку – и сказала: "Позаботься о Сиде".
Я почувствовал, как слезы подступают к глазам.
– Сид...
Я тряхнул головой.
– Мы заключили мир.
– Когда?
– Только что. Прежняя Дженни вернулась. Она освободилась от меня.
Она вдруг почувствовала себя совсем свободной... и ей не нужно будет больше... разрывать меня на части, как вы это называете. Думаю, что вся ее разрушительная ярость наконец ушла. Она выпорхнула из клетки.
– Надеюсь, – неуверенно сказал Чарльз. – Мне надо выпить.
Я улыбнулся и присоединился к нему, но, когда мы сели есть, я обнаружил, что чувствую не облегчение, а утрату – пусть даже Дженни теперь не будет мучить и презирать меня.
Глава 10
Утром в четверг, выехав из Эйнсфорда пораньше, я добрался до Лондона и оставил машину, как обычно, в большом общественном подземном гараже возле Пойнт-сквер. Оттуда я пешком пошел к прачечной, где стирал рубашки, и подождал, пока дважды прогнали лоскут из Нортгемптона через сухую чистку. В результате я получил нечто похожее на тесьму бирюзового цвета с зелено-коричнево-розовым узором. Черные пятна отстирать не удалось. Я уговорил работников прогладить полосу, но единственным результатом этого было то, что полоса из мятой стала гладкой.
– Что, если постирать ее с порошком? – спросил я у дородного чистильщика, который заинтересовался этим делом.
– Ей это уже не повредит, – саркастически ответил он. Так что я постирал тряпку и снова отгладил, но кончилось все тем же – бирюзовая тесьма, неопределенный узор, упрямые черные пятна.
При помощи "желтых страниц" я отыскал выставку известного дизайнера по тканям. Неимоверно вежливый старик объяснил мне, что узор на моей тряпке выткан, а он работает с тисненым рисунком. Разный рынок сбыта, сказал он и направил меня в торговые фирмы, клиентами которых были толстосумы. Нужно проконсультироваться с декоратором, сказал старик и любезно написал мне небольшой список фирм.
Первые две не помогли мне ответить на вопрос. По третьему адресу я наткнулся на не очень загруженного работой молодого человека лет двадцати, который с интересом отнесся к моей проблеме. Он развернул бирюзовую ленту и поднес ее к свету.
– Это шелк, – сказал он.
– Настоящий шелк?
– Несомненно. Это была дорогая ткань. Узор выткан. Вот посмотрите.
– Он протянул мне лоскут, показывая изнаночную сторону. – Это заметно.
Где вы ее взяли? Выглядит очень старой. Прекрасно. Красители органические, не минеральные.
Я принял во внимание его явную молодость и спросил, не может ли он поискать второго консультанта.
– Потому что я только что из школы дизайна? – предположил он, явно не обидевшись. – Но я изучал ткани. За это меня здесь и держат. Я знаю их.
Дизайнеры их не делают, они ими пользуются.
– Ну тогда скажите мне, что же это такое.
Он ощупал бирюзовый лоскут, приложил его к губам и к щекам – он обращался с ним так, словно это был хрустальный шар.
– Это современная копия, – сказал он. – Очень искусно сделанная.
Это лампасная ткань, сотканная на жаккардовом станке. Этого мало, чтобы судить уверенно, но я думаю, что это копия шелковой портьеры, сделанной Филиппом де Ласалем в 1760 году. Но фон оригинала не был сине-зеленым, он был кремовым, с узором из лиан и листьев зеленого, красного и золотого цветов.
Это меня поразило.
– Вы уверены?
– Я просто провел три года за изучением этих вещей.
– Ну а кто же сделал это сейчас? Или мне придется ехать во Францию?
– Вы можете обратиться в пару английских фирм, но, знаете...
Его бесцеремонно прервала сурового вида женщина в черном платье, с огромным ожерельем ацтекского стиля на груди – она влетела в комнату и остановилась у стола, на котором лежала непрезентабельная тряпка.
– Чем вы занимаетесь? – спросила она. – Я просила, чтобы вы составили каталог новой партии бисерной отделки. – Да, миссис Лэйн.
– Ну так займитесь этим, пожалуйста. Сейчас же.
– Да, миссис Лэйн.
– Чем могу вам помочь? – живо спросила она у меня.
– Мне нужны только имена некоторых ткачей.
По дороге к своей бисерной отделке мой источник знаний бросил через плечо:
– Похоже, это именно ткач, а не фирма. Спросите Саула Маркуса.
– Где? – воззвал я.
Он скрылся из виду. Под негостеприимным взглядом я забрал свою тряпку, одарил миссис Лэйн плакатной улыбкой и вышел.