Дорогая Альма

— То, что и положено — фотографировать, — ответила Маренн. — Ты же прочел. Генерал Понеделин, командующий 12-й армией большевиков, вчера вместе со штабом сдался в плен. Видимо, при прорыве из окружения. Он согласился сотрудничать с нашим командованием. И поскольку он ранен, ему надо оказать помощь. А фотограф Геббельса прибыл — уже прибыл, как я понимаю, — чтобы все это сфотографировать, а затем напечатать в газетах, как мы заботимся о высокопоставленных большевистских военных, которые нам лояльны. Чтобы и дальше сдавались. Будут листовки разбрасывать, по радио кричать, поднимут большой шум, как Геббельс это умеет. И кто там будет на фотографии перевязывать этого предателя Понеделина? Ответ верный — фрау Сэтерлэнд. Заодно реклама германскому рейху: вот посмотрите, какие у нас врачи — и красавица, и сама доброта, и делает все превосходно. И отказаться нельзя. Подчеркнуто — по личной просьбе рейхсфюрера. Зеркальный ответ. Вы попросили, и я попросил. Извольте сделать. Такое придумать мог только Гейдрих. Не удивлюсь, что вместе со мной на тех же кадрах окажется и Олендорф — наверняка он опекает этого струсившего большевистского генерала, у которого не хватило духу застрелиться, когда он потерял армию, — добавила Маренн в сердцах. — Как сделал бы всякий уважающий себя военачальник на его месте. И все тут — пожалуйста — вместе, и отдельный самолет вам в Берлин. Мол, пусть раненые летят себе, их де Кринис встретит. А вы, фрау Сэтерлэнд, поработайте пока фотомоделью. Мы вас на фотки пощелкаем. С Олендорфом. Я, кстати, не удивлюсь, если через некоторое время, — она подняла глаза на Рауха, — тебе позвонит Фелькерзам и тоже передаст приказ Шелленберга срочно вернуться в Берлин. Они же теперь знают, что ты здесь, со мной. Олендорф, конечно, доложил. Гейдрих надавит на Шелленберга, я уверена, он это умеет. И тот не сможет отказаться. Гейдрих — мастер устраивать такие ловушки. Чтобы я осталась здесь одна, в полной их власти, — добавила Маренн с отчаянием. — Это его месть за санаторий. И что мне делать? Фотографироваться с предателем?

— Простите, фрау Сэтерлэнд, что я вмешиваюсь, — вдруг подал голос Пирогов. — Я многого не понимаю, конечно. Но вас вынуждают сделать что-то такое, что противоречит вашим принципам, я верно уловил? Вас хотят унизить?

— Ну что вы, Иван! — Маренн ответила с явным сарказмом. — Как можно? Какое унижение, о чем вы, фрау Сэтерлэнд? Это самая обычная просьба. Небольшая услуга. Что в этом такого? Психиатрические опыты не удались, давайте сделаем из вас фотомодель.

— Вас хотят унизить, — заключил Пирогов. — Что вы должны сделать?

— Я должна поехать в лагерь военнопленных Уманская яма и оказать помощь большевистскому генералу Понеделину, который сдался вчера в плен, — объяснила Маренн. — А мои начальники все это сфотографируют и будут разбрасывать в пропагандистских целях листовки с фотографиями в Красной армии. Мол, видите, как хорошо у немцев, как хорошо кормят, как хорошо лечат, какие у нас женщины красавицы — сдавайтесь, сдавайтесь! А на самом деле люди в лагере гниют без еды и без воды, на жаре и ни о какой помощи медицинской никто не вспоминает. Мерзость.

— Но, фрау Сэтерлэнд, вы же до этой Уманской ямы можете просто не доехать, — предложил Пирогов осторожно. — Ну, поехать и… не доехать.

— Что вы имеете в виду, Иван? — спросил Раух настороженно.

— Напали же на санитарный транспорт большевики, и на вас могут напасть. Мы можем инсценировать это нападение, — пояснил он. — Я предложу Кольцову. Я уверен, он согласится помочь. Тем более, как вы говорите, все это направлено против Красной армии. Постреляют по головам, а потом уйдут лесными тропами, я покажу, так что никто и не найдет. И пропагандистскую операцию сорвем, и вам не придется поступаться принципами. Вы нам помогли, — добавил он, понизив голос, — вот время пришло, и мы сгодимся. А уж если вы, направляясь в эту самую яму, в засаду попадете, так что угроза жизни случится, тут опять чаша весов в вашу сторону качнется, — продолжил он свою мысль. — Ведь не хочет же рейхсфюрер потерять такого специалиста, как вы, не может позволить себе в военное время. И те, кто послал вас, опять виноваты будут — не оценили должным образом обстановку, подвергли вашу жизнь опасности. А ведь вместе с вами сколько верных солдат фюрера могли бы пострадать — не получили бы должной помощи вовремя. Это прямое вредительство. И все ради каких-то фотокарточек.

— Возможно, вы и правы, Иван. — Раух внимательно посмотрел на него. — Ваше предложение может стать подходящим выходом. Но я сомневаюсь, что обитатели сторожки на него согласятся. С чего им рисковать собой? Ради кого? Ведь устроить такую инсценировку — риск.