Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

С другой стороны – душил кабальный контракт с купцом 2-й гильдии Ф.Т. Стелловским, издателем-хищником. Еще 1 июля 1865 года был подписан и заверен у частного маклера крайне невыгодный для Достоевского договор: писатель продавал право на издание Полного собрания своих сочинений в трех томах, куда должно было войти и совсем новое произведение объемом не менее десяти листов, предоставленное издателю не позднее 1 ноября 1866 года. В случае невыполнения договора Стелловский получал право в течение девяти лет перепечатывать и уже написанные, и все будущие сочинения Достоевского без гонорара (в этот список гипотетически попали бы и незаконченное «Преступление и наказание», и «Идиот», и «Бесы», и «Подросток»).

Фильм начинается за 26 дней до окончания рокового срока, а именно 4 октября 1866 года. Написать десять печатных листов нового романа менее чем за четыре недели казались Достоевскому работой невозможной, несбыточной, свыше всяких сил, тем более что он ее даже не начинал. Было от чего впасть в отчаяние. Но судьба посылает ему чудесное избавление.

Для того чтобы ввести зрителя в курс событий, сценаристы (Владимир Владимиров и Павел Финн) прибегли к анахронизму. Первая сцена – зимнее кладбище; люди идут с похорон якобы Михаила Михайловича Достоевского, брата писателя. Двое господ рассуждают:

«– Права русская пословица: беда одна не ходит. Бедный Федор Михайлович! Не успел жену похоронить, теперь брат. Да еще и кругом в долгах. За квартиру платить нечем. Вещи к ростовщикам носит.

– А что ж его контракт с издателем Стелловским?

– О, это такой пройда, такой спекулятор. Ведь он такую для Федора Михайловича кабалу придумал: если он роман до 1 ноября не сдаст, может Стелловский целых девять лет все сочинения Достоевского издавать, а денег ему не платить!

– Но этого никак допустить нельзя.

– А что у него с Сусловой?

– С Аполлинарией? Говорят, она где-то за границей.

– Да, господа, вы слышали, некто Ольхин курс стенографии открыл. Вот бы посоветовать Федору Михайловичу какого-то стенографа пригласить. Последнее изобретение. Писатель диктует, а стенограф записывает.

– А что? Это мысль!»

Итак, действие первой сцены фильма происходит осенью 1866 года. Но похороны брата случились в июле 1864-го, а никак не двумя годами позже, и, когда хоронили брата, никакого контракта со Стелловским еще не было и в помине. Но – сценарный прием налицо: нарушая хронику событий, свести все сюжетные линии в один узел.

Вторая сцена, еще одно «предисловие», построена по такому же принципу: Достоевский (Анатолий Солоницын) сидит в трактире за чаем («вышел развеяться»). К нему подсаживается некто конторщик (Ю. Катин-Ярцев), служащий как раз у Стелловского.

«Успех-с сомнителен-с, – сочувствует конторщик, осведомленный и про сроки, и про кабалу. – Объегорит вас господин Стелловский, обязательно объегорит. Берегитесь, ибо нечестен, корыстен, без Бога живет.

– Да как уберечься? От людской подлости разве убережешься?.. А работа не идет… Никак не идет работа».

И тут Достоевский видит из окна трактира, как трое пьяных господ пристают к молодой красивой даме, из тех, кто гуляет ночью по улице в расчете на приятную встречу. Ему кажется, что это она, Аполлинария. Он выбегает из трактира, догоняет даму – нет, не она. «Простите, обознался».

Вся сцена – плод сценарного вымысла: процент вымысла в этой картине сильно усложнит представления о художественности биографического эпизода.

Замыслы и надежды Андрея Тарковского

Впрочем, первое появление Анатолия Солоницына в вымышленной сцене, кажется, полностью оправдывает ее. Портретное сходство поразительно; совпадает и возраст: 46-летний актер играет 45-летнего Достоевского. Представляется, что именно этот высокий надтреснутый голос и был у писателя; слышатся его тревожные интонации, в которых ощущается подавленность, предвидение неодолимой беды.

К 1980 году Солоницын снялся уже во многих фильмах, у многих прославленных режиссеров. После того как в 1966-м Солоницын сыграл Андрея Рублева, Тарковский приглашал его на все свои картины. Солоницын мог сыграть у него и Достоевского – Тарковский продумывал разнообразные возможности такого фильма. В дневнике режиссера «Мартиролог» от 30 апреля 1970 года во время работы над фильмом «Солярис» была сделана запись: «Снова говорил с Сашей Мишариным о “Достоевском”. (А.Н Мишарин – близкий друг Андрея Тарковского, его соавтор по ряду киноработ, включая нереализованный сценарий фильма о Достоевском. – Л.С.} Это, конечно, следует прежде всего писать. Не думать о режиссуре. Вряд ли есть смысл экранизировать Достоевского. О самом Ф.М. нужно делать фильм. О его характере, о его Боге и дьяволе и о его творчестве. Толя Солоницын мог бы быть прекрасным Достоевским. Сейчас нужно читать. Все, что написал Достоевский.