– Здесь мне помог мистер Эшби. И он же сказал, что других детей не будет. Тогда я испугалась. Бесплодная женщина позорит семью, но… Бобби лишь обрадовался. Сказал, что ему достаточно двоих и что главное – я буду жить. Я…
В ее глазах заблестели слезы. Слезы ли? Палец коснулся темных ресниц.
– Тогда… мы говорили. Долго. Он признался, что привязан ко мне. А я… мое сердце пело. Впервые кто-то сказал, что я нужна… именно я.
Понимаю.
Но не скажу об этом. А соберу посуду со стола, оно и вправду лучше делом заняться.
– Он предложил мне принять веру. И пожениться. Он выправил документы…
– На тебя.
Матушка пожала плечами:
– У меня появился паспорт. А отец О’Нил научил меня читать. Женщины из церковного комитета… я не знала, что женщины могут быть добры друг к другу, – это было сказано с удивлением, которому я не поверила. – Они тоже учили. Одеваться. Выбирать наряды. Причесываться. Готовить. Я же училась. С радостью, да…
– И учила меня?
– Я хотела, чтобы ты нашла себе хорошего мужа. Не обманывайся, Уна, этот мир, даже нынешний, в котором женщине разрешено владеть имуществом, принадлежит мужчинам.
– Неужели?
Я отправила тарелки в раковину, которая сияла чистотой. И это сияние бесило неимоверно.
– Да, моя собственная бабушка… была той, кто умел говорить с драконами. Она поднималась в горы и приносила чешую, кости и драконьи камни, которые потом продавали, покупая еду для племени. Но думаешь, кто-то ценил ее? Ее муж, когда был недоволен, брался за палку. А мог и выгнать из шатра. И выгнал. И в одну ночь она замерзла насмерть, а в горы пошла одна из девяти ее дочерей, чтобы принести чешую, кости и камни. Бобби как раз помогал эти камни продавать. Когда я поняла, сколько они стоят на самом деле, то долго смеялась… очень долго… но дело в другом. Моей матери дара не досталось. Как и мне. И поэтому я не могла надеяться, что он проснется у тебя.
Вода брызнула тугой струей, разбившись о тарелки, рассыпавшись мелкими каплями, от которых после высыхания останутся белесые разводы.
– Но я не о том. Ты злилась на меня. А я пыталась тебя научить. Я не желала тебе зла, – матушка наблюдала за мной, и взгляд ее был спокоен. – Ты тянулась за Вихо, но его путь – путь мужчины. Это мужчины могут позволить себе быть безответственными. Пусть они растрачивают жизнь на удовольствия. Пусть ищут славу и богатство. А женщинам нужен покой.
– Всем ли?
– Уже не знаю. Тогда мне казалось, что я все делаю правильно. Ты полукровка. И не слишком красива по меркам белых людей. И тебе придется постараться, доказывая, что ты достойна хорошего дома. А стало быть, важно воспитание. Хорошие манеры. Умение держать себя. Вести дом.
– Прислуживать?
– Если понадобится.
Я кивнула.
В этом вся мать, и… и теперь я не то чтобы не осуждаю ее. Скорее, начинаю понимать.
– Меня злило твое упрямство. И это нежелание слушать меня. И…
– Я сама?
– Я видела других девочек. Тихих. Скромных. Разумных.
Как Зои Фильчер.
– А я была не тихой, не скромной…
– Не разумной, – поправила матушка. Она покачала головой, глядя, как я размазываю по тарелкам пену. Сама матушка воду пускала тонкой струйкой, да и то лишь затем, чтобы смочить тарелки.
После их следовало хорошенько вымыть. Сполоснуть. Вытереть досуха. Поставить в шкаф, выставив по размеру.
– Тебе никогда не хватало гибкости. И действовала ты так, как надлежит мужчине. Эти постоянные споры с соседями. Драки… зачем ты расцарапала Зои лицо?
– А зачем она обозвала меня дрянью?
Точнее, выразилась Зои куда как интересней, оказалось, что и леди известно много разных слов. Я вспылила…
– Дорогая, что мешало обозвать ее тоже?
Может, отсутствие фантазии? Впрочем, я стряхнула тарелку и сунула ее в шкаф.
– Или не обозвать, но сделать так, чтобы некоторые… скажем так, особенности ее характера стали известны широкой публике? Ударить, конечно, проще, но в этом случае жертвой стала Зои.
Слово царапнуло.
Жертва?
Несомненно… бледная полупрозрачная кожа. Худоба. И взгляд, преисполненный ненависти, будто это я виновата в том, что с ней случилось.
– Неудачный пример, – согласилась матушка. – Но так ведь во всем, что бы ты ни делала, ты проявляла одновременно упрямство и редкостную узколобость.
– Спасибо.
– Не за что. В этом есть и моя вина. Мне бы следовало объяснить тебе, что мир… все еще принадлежит мужчинам.
– Повторяешься.
– И буду повторяться.
Я вытерла ладони о штаны. Вот к чему этот разговор? Откровения? Впрочем, теперь я точно знаю, почему матушка не дала свою кровь. Хотя, конечно, глупо. Она родила Вихо или нет, дело третье. Главное, что Вихо считал ее матерью.
– Уна… – она закусила губу и уперла пальцы в подбородок. – Тебе стоит уехать.
– С чего бы?
– Чучельник вернулся.
– И черт с ним…
– Начнется расследование…
Это я уже поняла. И маленькая семейная тайна, может статься, перестанет быть тайной. Что изменится? Да сколь я знаю, ровным счетом ничего.
– В городе… уже неспокойно. Знаешь Мередит Ингби?
– Злоязыкая старуха.