Дрёма

– Петька, – худощавый паренёк, с чёрными, как уголь волосами протянул руку.

Ого, сколько Я, – подивился Дрёма и протянул свою руку.

Вечером того же дня они с Надей сидели в садике на лавочке и разговаривали.

– А что у него за Я на правой руке, у запястья? Важное какое-то.

– Ягл. – Ответила Надя, затем спохватилась и разъяснила, – у Петьки отец глухой.

– Бедный.

– Да, обеднели они. Когда-то их род был очень известным, на службе у Вирта. Наш посёлок до сих пор принадлежит их роду. Только они давно всё уже раздали в аренду и теперь живут на ренту. Отец, по традиции, почётный представитель в администрации и на суде.

– На суде? Как же он судит – он же глухой!

Надя внимательно посмотрела на Дрёму, будто говоря: ты чего, притворяешься, али как? Тот не притворялся, изумление было искренним.

– И когда ты начнёшь разбираться в нашей жизни. Вон уже и Яжив и Япри давно потеснили Ячу, а вопросы по-прежнему глупые задаёшь. А кому ещё судить, если не глухим. Давай-ка историю перед сном читай. Вон тот чиновник, как и ты, чужим был, а теперь глянь какой человек – весь цепями увешан – уважаемый. У него и двор, знаешь какой? Не чета нашему – бо-ольшой.

Дрёма уже знал, что имеется прямая зависимость между некоторыми особенно важными Я и уровнем жизни, статусом каждого жителя Прикованной. Но сейчас он никак не мог взять в толк: как может глухой судить!.. И тут его осенило:

– А понял! Он через сурдопереводчика судит. Правильно?

– Не знаю я никакого сурдопереводчика. Знаю одно: он глухой и потому имеет право судить – так было всегда. Так принято. Таков закон.

– Хоть убей, не пойму. Глухой! Да такой так засудит: невинного за решётку, а вора на свободу.

– Ну, Дрёма об этом не нам судить – мы слепые.

– Это верно и слепым судить тоже нельзя.

* * *

Прошло ещё несколько дней. Теперь, разговаривая с Петькой, Дрёма нет-нет да взглянет на золотую цепочку Ягл с брелоком изображающим древний родовой герб. А когда встречался с отцом Петьки, важным дородным мужчиной, то, следуя принятым правилам, почтительно склонял голову и вытягивал перед собой правую руку ладонью вверх, на ладони он держал Ячу, другие должны были держать Ясл или Ячин, в зависимости от статуса владельца Я.

В первый раз отец Петьки остановился и с некоторым удивлением начал рассматривать Дрёмин Ячу.

– Чужой, значит. – Он важно откашлялся, каким-то особенным движением, полным достоинства и жизненной сноровки вскинул к уху правую руку, от чего все его Я похожие на перья птичьего крыла, так же красиво – веером – раскрылись и опали вниз, переливчато зазвенев, мол, гляди, сколько у меня и сколько у тебя. – Видный нравится? Я вижу ты ещё не ослеплён, и в чин тебе рановато. Где остановился?

Выслушав ответ, Зимин (фамилия отца Петьки) поджав нижнюю губу, удовлетворительно кивнул, обе щеки тоже дали согласие качнувшись вслед за головой:

– Добрая семья. Владимира я знаю. Добрая. Хорошо, я займусь тобой. Мне люди нужны, я каждым человеком дорожу! Приглядывайся, мнится мне: Видный станет твоей второй родиной. А теперь иди, играй отрок. Всему своё время. Не забывай начищать почаще Я. Блестящее сразу бросается в глаза.

Дрёма долго провожал дородную спину Зимина. Будто чужая вертелась в голове одна мысль, и она не давала ему покоя: что лучше быть ослеплённым или чин. Выходило, что иметь чин всё-таки лучше и почётней, и двор сразу получаешь. У слепого всё неясно, всё на милости судьбы и высших сословий. Мысли обыкновенные, такие же, ещё неосознанно, по-детски наивные, посещали растрёпанные головы его сверстников. Мыслям этим в юных головах ещё не были свиты гнёзда, и они порхали с ветки на ветку, свободно, непринуждённо. Чирикали и улетали прочь. Всему своё время и гнёзда тоже.

Дрёма шёл по улице и никак не мог расстаться с навязчивой думкой. Она чем-то мешала ему, как комочек пищи, застрявший между зубов: что лучше быть ослеплённым или чин? Подойдя к Наде, он спросил. Та не раздумывая, подтверждая слова разведёнными в стороны руками, ответила:

– А чего тут думать, чин он и в Африке чин! Слепые многих Я лишены. У тебя, Дрёма, уникальный шанс. Ты как бы между, факт рождения тебе не мешает. Пользуйся. Вон мой отец – уважаемый человек и тут и в городе, начитанный. А только коснись – слепой и точка. – Надя вздохнула, и повторила, – слепым многие Я не положено носить.

– Вот!

– Что вот! Ты чего кричишь, будто тебя режут?

– Осенило.

Дрёма начал как угорелый прыгать вокруг Нади и вдруг обнял её и тут же смутился.

– Ой, прости. Это я на радостях.

– Да ничего, – ответила покрасневшая девочка.