В следующем году Михаила Шемякина пригласили в ОВИР, где в отдельном кабинете его ждал большой чин ленинградского КГБ, представившийся Смирновым (позже Шемякин выяснил, что его «делом» занимался полковник Попов). Чекист не стал хитрить и признался, что он с дочкой собирают его работы. Потом произнес совсем уж неожиданное: «Мы – ваши поклонники и хотим, чтобы вы как художник выжили и развились на Западе… Жить вам в СССР не дадут. Прежде всего – Союз художников. Сумасшедшие дома вы прошли, принудработы тоже. Остается зона, а там пойдет накручивание сроков…»
Лучший выход – покинуть родину. Бесшумно и навсегда. «Никто не должен знать, что вы уезжаете, – твердил полковник. – Мы даже с родителями вам не можем дать попрощаться. Уезжайте срочно. Поймите: наш отдел за то, чтобы вы уехали. Но у нас есть соседи, которые тоже занимаются вами. Так вот: им очень интересно наблюдать за вами и вашими друзьями… Главное, друзьям не говорите: свои хуже врагов… Постарайтесь вести себя ровно и спокойно – Россия будет меняться, и я верю, что наступит день, когда вы вернетесь. С собой ничего не берите, даже маленький чемоданчик, а на начало заграничной жизни мы вам даем 50 долларов».
Потом он попросил у Шемякина паспорт, достал коробок спичек и начал некоторые страницы сжигать на глазах обладевшего художника.
– Сейчас вы пойдете в отделение милиции и заявите, что неприятность у вас случилась: паспорт сгорел – случайно уронили на кухне в печку. Взамен вам выдадут новый, где должны поставить несколько штампов: о разводе и о том, что у вас есть дочь. С этим паспортом придете ко мне – я сам вам оформлю и загранпаспорт, и визу. Все понятно?
Вспоминая эту странную беседу, Шемякин неизменно подчеркивал, что навсегда остался благодарен этому генералу, который попросил подарить ему на память несколько гравюр и оформленную Шемякиным книжку «Испанская классическая эпиграмма». Такой вот недурственный натуральный обмен. Никакого зла на «контору» у него не было. По твердому убеждению Шемякина, все доносы и неприятности устраивали коллеги: художники художникам, композиторы композиторам, писатели писателям. Органы безопасности были исполнителями. Коллегам было из-за чего стараться. Кто-то таким образом боролся за кормушку, кто-то расчищал себе путь, кто-то просто завидовал.
– Знаешь, Миш, у меня была интересная история, связанная с Комитетом. Как-то ко мне обратились какие-то ребята из Армении, говорят: «Владимир Семенович, мы бы хотели, чтобы вы у нас выступили. Мы вам платим наличными столько-то…» Спрашиваю: «Когда?» – «Тогда-то. Через три дня ждем вас в аэропорту». – «Договорились». Прилетаю в Ереван, встречают ребята, шустрые такие, у трапа стоит машина. Сели, поехали. Большое здание, зал человек на 800–1000 забит полностью. Выхожу – и пою все, что хочу, что в голову придет. Отработал, очень хорошо принимали. Ухожу за кулисы. Как и обещали – сразу конверт. Тут же стоит какой-то коньяк, ящик с фруктами:
– Владимир Семенович, это вам.
– Спасибо. Кстати, ребят, а где я хоть выступал? Что за организация?
– Это Комитет государственной безопасности, Владимир Семенович.
Я меняюсь в лице. А они:
– Ничего-ничего, всё в порядке, приезжайте к нам снова. Спасибо вам большое!
Друзья дружно расхохотались, пугая редких прохожих полупустой парижской улочки.
Какую страну выберет художник, если ему дарят право выбора? Странный вопрос. Естественно, Францию! Он не знал, правда, что на пути в Париж еще надо преодолеть советскую таможню. «Минуты за две до посадки в самолет, – вспоминал он, – появились люди с незапоминающимися тусклыми лицами – явно сотрудники органов госбезопасности, которые заставили меня снять сапоги, стали распарывать фуражку, искали что-то в подкладке солдатского тулупа, в котором я вылетал… И первая мысль была: ну вот и все… Ты согласился на эту игру и проиграл, и сейчас поедешь туда, где тебе в этой стране и место…» Но, слава богу, все обошлось.
25 декабря 1971 года в аэропорту «Орли» госпожа Дина Верни вместе с мужем встречала Михаила Шемякина.
Впервые попавший на Запад, Шемякин поначалу попросту растерялся, а энергичная французская галерейщица, взявшая над ним шефство, стала диктовать, что он должен делать, что говорить, с кем встречаться, с кем нет. Кроме того, он должен выбросить из головы заумную метафизику и заняться натюрмортами, которые хорошо расходятся. Верни и Шемякин подписали контракт на десять лет.
Пока растерянный эмигрант разобрался, что к чему, прошло какое-то время. В конце концов Михаил не выдержал строгой опеки Верни и заявил: «Мадам, я выехал на Запад не для того, чтобы поменять железную клетку на золотую!» И тотчас оказался на улице. Ночевал в каком-то гараже на грязных матрасах, позже переселился в заброшенную бильярдную, где не было ни света, ни газа, ни горячей воды.
Случайно на странного русского художника обратил внимание дизайнер Жан-Клод Гобер, уговорил двух богатых меценатов организовать выставку его работ. Широкую известность принес Шемякину цикл акварелей «Петербургский карнавал», выставленный в 1974 году.