Духи рваной земли

Дерево двинуло по собачьей голове с одной стороны, камень – с другой. Пес взвыл.

– Не тронь! – Иветта поднялась с кровати, но покачнулась от головокружения и свалилась на матрас. – Оставь его!

Деревянный Нос снова открыл дверь. Пес жалобно заскулил, отшатнулся, но остался на ногах и потряс головой.

– ¡Vengaqui!

Животное подалось вперед. Дверь ударила по морде, и что-то хрустнуло.

– Перестань! – крикнула Иветта. – Хватит, хватит!

Дверь снова открылась. Повернув неестественно голову, словно наблюдая за полетом пьяного шмеля, пес поплелся в комнату. Из ноздри и правого уха капала кровь, из скривившейся морды выступала расщепленная кость.

Деревянный Нос подошел к пленнице. Бусины на мокасинах пощелкивали, как игральные кости.

Пес завалился на бок, но поднялся, встряхнулся и прошел кругом по комнате, дергая раненой головой.

Невдалеке от кровати мужчина остановился.

– Reina. Mírame[11]. На меня!

Иветта вытерла мокрые от слез глаза и подняла голову.

– Ты будешь делать хорошо клиентам, или Генри сильно будет страдать.

– Да, да. Я буду хорошей.

– Постель не будешь пачкать?

– Не буду, – заверила его Иветта.

– Bueno[12]. – Деревянный Нос повернулся и прошел мимо спотыкающегося пса. – Теперь мы с тобой друзья.

Глава 2. Тихая ссора

По пути от конюшни к дому Футменов Натаниэль Стромлер размышлял о домашних сварах – наихудшей, по его мнению, форме общения. В детстве, которое прошло в Мичигане, он часто становился свидетелем родительских перебранок, особенно зимой, – тогда их жар превосходил тепло пылающего камина. К десяти годам Натаниэль уже решил, что такого рода обмены мнениями случаются лишь тогда, когда ссорящиеся не способны думать ясно, выражаться точно и сохранять благоразумие, сталкиваясь с противоположной точкой зрения.

Невеста же Натаниэля, Кэтлин О’Корли, придерживалась иного взгляда и полагала, что выяснение отношений явление нормальное и полезное и служит доказательством неравнодушия вовлеченных в процесс людей. (С этим выводом жених позволял себе не соглашаться.)

Галечная дорожка, по которой шагал Натаниэль, вела к черному прямоугольному дому, в котором он жил со своей невестой. Холодные ночные ветры Территории Нью-Мексико[13] щипали кожу. В кармане жилета лежало сложенное объявление, и Натаниэль опасался, что оно подвигнет Кэтлин аргументированно демонстрировать свое неравнодушие, а потому благоразумно дождался времени, когда все Футмены соберутся дома и услышат голоса, если разговор пойдет на повышенных тонах.

– Вечер добрый, мистер Стромлер, – поприветствовал его седоволосый негр по имени Сэр, взмахнув четырехпалой рукой.

Натаниэль рассеянно ответил таким же жестом, но, поскольку голова его была занята подготовкой к предстоящей дискуссии, словесного сопровождения не добавил.

Судя по темным затянутым занавесками окнам гостиной, младшие дети уже поужинали и легли спать. Значит, повысить голос Кэтлин не сможет.

Поднявшись на две ступеньки, Натаниэль остановился на неокрашенной веранде, охватывавшей строение с западной и южной сторон. Дверь открылась. Из теплого и уютного залитого янтарным светом интерьера выступил владелец дома, приземистый хозяин ранчо, одетый в рабочие штаны и красную рубаху.

– А вот ужин вы пропустили, – с легким сожалением заметил Иезекиль Футмен и, сунув в рот старую трубку, утрамбовал волокнистое содержимое ее чашки подушечкой сплющенного большого пальца. – Харриет оставила кое-что, – добавил он, прежде чем исчезнуть на западной площадке, где на прочных железных цепях висели две скамеечки, уютно сидя на коих пять-шесть человек могли наблюдать, как опускается за далекие горы солнце.

– Спасибо, – сказал Натаниэль.

– Уум.

Вспыхнула с шипением спичка, высветив мотылька, до того незаметно кружившего над левым ухом Натаниэля. Мутно-белое насекомое оказалось размером с небольшую летучую мышь. Подув на жутковатое создание, он отправил его к звездам, сдвинул сетчатую дверь, пересек клетчатый коврик, которому грязь и потертости пошли лишь на пользу, и остановился перед большим зеркалом, заключенным в раму, со вкусом украшенную тонкой золотистой резьбой с цветочным мотивом. Именно такого типа атрибутами Натаниэль надеялся украсить каждый люксовый номер будущей «Первоклассной гостиницы Стромлера». С той стороны на него смотрел высокий светловолосый мужчина двадцати шести лет, вполне симпатичный, но выглядевший старше своего возраста благодаря усам, большому носу, залысине (за последние два года волосы отступили на дюйм[14]) и тревожным голубым глазам.

С того дня как ураган снес восточную стену построенной наполовину гостиницы и убил работника, молодого команча, уснувшего в переулке после долгого дня на стройке, Натаниэль лишился аппетита, плохо спал и пребывал не в лучшем расположении духа. После несчастья местные работать отказались (смерть они сочли зловещим знаком), а мексиканцы потребовали повышения платы. На то, что было уже возведено, ушли едва ли не все его сбережения, и оставшихся фондов не хватало даже для возмещения ущерба. Работы остановились.