Дурак

— Это не рагу, — сказал я. — Они это так называют, потому что рифмуется с нугой. Но это не рагу.

— Нет, рагу, — возразила Розмари. — Говяды, морква и прочее.

— Боюсь, что так, — подтвердила Шалфея.

— А не крошеные крылья летучих мышей, не глаза распутников, не зобы тритонов — вот без это всего, да?

— Лук еще есть, — сказала Петрушка.

— И все? Никаких волшебств? Привидений? Проклятий? Вы вдруг являетесь тут в тьмутаракани — нет, на самом краешке той темной тараканьей жопки, по сравнению с коей тьмутаракань столица, — и вам надо лишь накормить нас с Самородком и дать нам кров, чтоб мы хоть чуточку согрелись?

— Ну да, примерно так, — ответила Розмари.

— Почему?

— Что-то рифма к «луку» мне в голову нейдет, — пожаловалась Шалфея.

— Еще бы — как только лук положили, все заклинанья наши пошли лесом, — сказала Петрушка.

— Правду говоря, «говяды» тоже нас к стенке приперли, нет? — спросила Розмари.

— Мда. «Яды», наверное. «Наяды»… — Шалфея задумчиво возвела здоровый глаз к потолку. — И «уёды», хотя, говоря строго, это вообще не рифма.

— Не всякая рифма годна для заклятия, — вздохнула Розмари. — «Наяды», «уроды»… Нипочем не скажешь, какая изворотливая лярва вылезет с такими рифмами. Убожество, честное слово.

— Рагу, пожалуйста, — сказал Харчок.

Я дал ведьмам нас накормить. Рагу было горячо и густо — и благодатно лишено частей тел земноводных и трупов. Мы поделились остатками Куранова хлеба с троицей, а они извлекли кувшин крепленого вина и разлили на всех. Меня согрело как изнутри, так и снаружи, и впервые за много дней одежка и обувка у меня высохли.

— Ну так что, все ничего, значит? — осведомилась Шалфея, когда мы все осушили по паре чашек вина.

Я начал загибать пальцы:

— Лира лишили рыцарей, началась гражданская война между его дочерьми, в Британию вторглась Франция, герцога Корнуоллского убили, графа Глостерского ослепили, зато он воссоединился с сыном, который зато стал до ужаса бесноватым, обе сестры околдованы и влюблены в ублюдка Эдмунда…

— Я их трахнул хорошенько, — вставил Харчок.

— Да, Харчок пежил их, пока обе не перестали на ногах держаться. Так, что еще… Лир бродит по болотам, ищет прибежища у французов в Дувре… Целая жменя событий.

— Стало быть, Лир страдает? — уточнила Петрушка.

— Неимоверно, — ответил я. — Ничего больше не осталось. Сверзился он будь здоров — сидел на троне, а теперь бродит и побирается. А изнутри его глодают угрызенья за то, что он совершил давным-давно.

— А ты ему, стало быть, сочувствуешь? — уточнила Розмари, зеленоватая ведьма с кошачьими пальчиками.

— Он спас меня от жестокого хозяина, поселил у себя в замке. Трудно ненавидеть на полный желудок у теплой печки.

— Это верно, — заметила Розмари. — Выпей еще вина. — И нацедила мне в чашку какой-то темной жидкости. Я отхлебнул. На вкус крепче и жарче прежней.

— У нас для тебя, Карман, есть подарок. — Розмари вытащила откуда-то из-за спины кожаную шкатулку и открыла ее. Внутри лежали четыре крохотных каменных флакона — два черных и два красных. — Тебе пригодится.

— Что это? — Перед глазами у меня плыло. Голоса ведьм я слышал, храп Харчка тоже, но как бы издали, словно через тоннель.

— Отрава, — сказала ведьма.

А больше я не услышал ничего. Избушка пропала. Я сидел на дереве у спокойной речушки, возле каменного моста. Вокруг, судя по всему, — осень, потому что листья желтели и краснели. Подо мной на речном берегу девушка лет шестнадцати стирала в корыте белье. Совсем крохотная — я бы решил, вообще ребенок, только фигура у нее была вполне женская, невзирая на размеры: идеальные пропорции, просто масштаб мельче.

Девушка подняла голову, будто услышала что-то. Я проследил за ее взглядом: по дороге ехал конный строй солдат. Во главе — два рыцаря, за ними еще где-то с дюжину верховых. Они проехали под моим дубом и придержали коней у моста.

— Погляди-ка, — произнес рыцарь поплотнее и показал на девушку. Голос его словно бы прозвучал прямо у меня в голове. — Какая хорошенькая малютка.

— Бери, — отозвался второй. Голос я узнал тут же — и передо мной тут же возникло лицо того, чей он. Лир — моложе, крепче, не такой седой, но все равно типичнейший Лир. Нос крючком, хрустально-голубые глаза. Как есть он.

— Не, — ответил рыцарь помоложе. — Нам до вечера в Йорк надо успеть. Нет времени искать корчму.

— Поди сюда, девочка, — позвал Лир.

Девушка выбралась по откосу на дорогу. Глаз от земли она не отрывала.

— Ближе! — рявкнул Лир. Девушка поспешно перешла речку по мосту и остановилась в нескольких шагах от всадников.

— Ты знаешь, кто я, девочка?

— Благородный господин, господин.

— Благородный господин? Я твой король, девочка. Я Лир.

Девушка упала на колени и перестала дышать.

— А это Кан, герцог Йоркский, принц Уэльский, сын короля Бладуда, брат короля Лира — и он сейчас тебя возьмет.

— Не надо, Лир, — сказал его брат. — Это безумие.

Девушка уже вся дрожала.

— Ты — брат короля и брать можешь кого хочешь и когда хочешь, — наставительно произнес Лир и слез с коня. — Встань, девочка.

Девушка подчинилась, но неловко, будто ждала удара. Лир взял ее за подбородок и приподнял голову.