На МТС завгар с упоением трепал нервы молодому шофёру Петьке Салову. У завгара Соснихина имелась собственная теория выращивания молодняка и быстрого магического перевоплощения его в передовики. Суть теории крылась в преодолении трудностей разнообразной тяжести молодежью. Борьба с ними, считал он, добавляет рабочей злости и мудрости житейской. Без которой радость труда – тайна, непостижимая многими за всю жизнь рабочую. Вот именно поэтому все преграды пацанам он придумывал сам и тщательно их отшлифовывал на податливой пока натуре. Взрослых шоферов, трактористов и комбайнеров он не трогал. Потому как мог безнаказанно быть крепко битым. В этот раз он никак не давал Петьке три поршневых кольца. Салов ходуном ходил вокруг завгара и за ним, заглядывал ему в глаза и совал под нос промасленный листок, где были подписаны директором его личные обязательства. Но холоден был завгар Соснихин и произносил только одну фразу.
– Нет колец, не было и не будет до второго Пришествия. Грей, разгибай старые если хочешь работать. А не хочешь – иди к директору и проси у него пенсию по ранению моим правильным словом!
– Да дай ты ему кольца, – сказал Петелин мимоходом. – Пусть тарантас делает и едет за краской автомобильной в Зарайск. Там для нас двадцать больших бочек отложили.
– Вот если б не Герой труда, не получил бы ты ни фига. Учись просить правильно. И эффективно. А то бегаешь, кудахтаешь как курица на сносях.
Героя не имею права ослушаться. Себе дороже будет. Пошли за кольцами.
Петелин страшно не любил, когда при людях его называли Героем. Вроде и правду говорили. Орден Ленина-то был и звезда имелась золотая с серпом и молотом посередине. И звание с наградами не «левые» были, не «блатные». А вот какой-то червь едкий душу Петелину дырявил до боли в ней. Знал Владимир Иванович про себя кое-что, которое не добавляло гордости за награды и почёт, а вызывало усталость тела и нервов. Никому он об этом никогда ни разу не сказал. Даже жене. Потому и мучился сильнее. А выговориться перед директором хотя бы – была такая мысль, но как-то всё невпопад выходило, чтобы вырвать её из головы и оголить перед тем, кто точно поймёт. Уже лет пять не получалось поделиться своей тайной у Петелина. А, может, боялся просто, хотя в жизни не страшился никого и ничего. В общем, тупик был. Но никто, кроме самого Петелина его видеть и упереться в него, ясное дело, не мог.
И так часто стала душить его усталость, что и без работы бессонной и стремительной, на передыхе отлавливала она Владимира Ивановича, давила и рвала нервы из глубин мощного тела петелинского. Но странно. Вот вчера тащился три часа по грязи во тьме и под дождём – так ничего. Кроме лёгкости в душе с утра – ни царапинки. А вот услышал сейчас от завгара про себя слово «герой» и через пять минут такая накатила усталость, будто бежал он наперегонки с ЗиЛом своим, имея три кило дроби в голове, и мешок болтов для колёс за плечами. А с месяц назад перед глазами у него кружочки расплывчато мерцали. Зеленые, маленькие, но глядеть мешали. Мутная и расплывчатая действительность представала сквозь кружочки.
Жене рассказал. Пока ей одной. Вере Ильиничне. Но только про усталость и круги мутные, перекрывающие обзор. Она его с того дня грызла две недели, но своего добилась. Уломала мужа поехать в город к терапевту.
– Тебе же мозги да сердце вырезать никто не будет, – клялась она неоднократно. Надо было убедить Володю. Он в больницах ещё не был ни разу, а потому видел для себя лекаря непременно со скальпелем и маской для анестезии. – Вообще даже укол не будут делать тебе. Посмотрят, послушают, витаминки выпишут. Милое дело – витамины.
– Чего тогда сама не пьёшь? – огрызнулся Петелин. – Ладно. Поехали. Но если резать меня будут, я тебе потом голову откушу. Если выживу.
Терапевт, лысый мужичок в очках, худой и маленький, не без добавочных усилий прощупал тело Петелина, составленное из больших тугих мышц, прикрытых грубой кожей. Даже ноги потыкал пальцем и помял с трудом терапевт. Осмотр двухметрового и стокилограммового туловища занял у него почти час. После чего он выпрямился перед супругой Петелина, снял очки и руки смущенно развёл в стороны.
– Нет у вашего больного мужа ни единого намёка хоть на самую малую и простенькую болезнь.
– А чего тогда устаю не во время? – удивился Петелин. – Работаю с нагрузкой весь день и свежий как огурец с грядки. А, бывает, задумаюсь о себе, например, или услышу что-то хвалебное про себя – всё! Как будто мой ЗиЛ на меня лёг сверху и давит. А я головой не могу покрутить. Такая дикая наваливается усталость. Вот что это?