Дверь в лето

— Остроумно, друг мой, но ведь это лишь аналогия, отдаленная и неточная. В самом деле, с помощью таких измерений нельзя узнать длину проводника. Лучше представьте себе длинный коридор. Его протяженность мы можем измерить с помощью эха. Каждое рождение — колено коридора. Стена отразит эхо, а я его обнаружу. Я могу ошибиться только в одном случае — если женщина носит ребенка. Трудно разделить ее линию жизни и линию жизни эмбриона.

— Мы надеемся увидеть доказательства.

— Ну конечно, друг мой. Хотите попробовать?

— Доигрался, Люк? Теперь или решайся, или заткнись.

— Хорошо. Что я должен делать?

— Напишите на листке бумаги дату вашего рождения и отдайте его вашим коллегам.

Люк так и сделал.

— Ну а теперь?

— Снимите верхнюю одежду и садитесь сюда. Теперь скажите мне, похудели вы в последнее время или пополнели? Ни то, ни другое? А сколько вы весили при рождении? Десять фунтов? Чудесный вес. Этакий крепкий мальчуган,

— Зачем вам вся эта чепуха?

— Чтобы ловчее отпрепарировать нашего червя, милый Люк. Не угодно ли вам теперь сесть вот сюда? Положите вот этот электрод под язык. Не бойтесь, это безопасно: напряжение не больше милливольта.

Доктор отошел от Люка и скрылся за аппаратом, потом опустил себе на голову колпак и потрогал приборы. Ожили циферблаты, машина загудела. Потом гудение прекратилось и доктор вынырнул из-под колпака.

— Что-то около февраля двенадцатого года. У кого листок с датой?

Листок достали, развернули и прочли:

— 22 февраля 1912 года.

Все умолкли. Наконец, кто-то из журналистов спросил:

— Док, можно я еще выпью?

Напряжение спало и все разом заговорили.

— Попробуйте на мне, док.

— Лучше на мне, док. Мне это нужно знать. Я сирота.

— Пропустите нас всех через эту машину, док!

Улыбаясь, он выполнил все их просьбы, то ныряя под колпак, словно суслик в нору, то вылезая из-под него. Ответы неизменно совпадали с записями на листках.

— Послушайте, Пинеро. а как насчет предсказывания смерти?

— Сколько угодно. Кто желает попробовать?

Никто не отозвался. Потом вперед вытолкнули Люка.

— Иди, иди, смельчак. Сам напросился.

Люк позволил усадить себя в кресло машины. Пинеро сделал несколько переключений и нырнул под колпак. Когда гудение прекратилось, он вылез оттуда потирая руки.

— Ну вот и все, ребята. Хватит вам на колонку?

— Эй, а как же предсказывание? Когда Люк загнется?

Люк посмотрел на доктора.

— Да, в самом деле. Что вы скажете?

Пинеро поморщился.

— Господа, я удивлю вас, но за эти сведения нужно платить. Кроме того, есть профессиональная тайна. Я не могу сообщить эти сведения никому, кроме самого клиента.

— Я не возражаю. Расскажите им.

— Простите, но я вынужден отказаться. Я обещал вам показать как это делается, а об результатах разговора не было.

Люк бросил окурок на пол и затоптал его.

— Это обман, ребята. Ему ничего не стоило узнать даты рождения всех репортеров в нашем городе. Вы передергиваете, Пинеро.

Пинеро посмотрел на него с сожалением.

— Вы женаты, друг мой?

— Нет.

— У вас есть наследники? Или близкие родственники?

— Нет. А что, вы собираетесь усыновить меня?

Пинеро печально покачал головой.

— Простите меня, дорогой Люк, но дело в том, что до завтра вы не доживете.

“ЗАСЕДАНИЕ АКАДЕМИИ ЗАКОНЧИЛОСЬ СКАНДАЛОМ.”

“УЧЕНЫЕ ОТВЕРГЛИ ПРОРОКА.”

“СМЕРТЬ ПРИДЕТ ВОВРЕМЯ.”

“ДОК НАЗОВЕТ ВАМ УРОЧНЫЙ ЧАС.”

“ШАРЛАТАНСТВО — УТВЕРЖДАЮТ ЯЙЦЕГОЛОВЫЕ.”

“…через двадцать минут после странного пророчества доктора Пинеро, репортер Тимонс, направляющийся в редакцию “Дейли геральд”, где он работал, был убит на Бродвее сорвавшейся вывеской”.

“Доктор Пинеро отказался от комментариев, однако подтвердил факт предсказывания смерти, сделанного с помощью так называемого баровитометра. Начальник местной полиции…”