Элитное подземелье

Заплетающимся от усталости языком я рассказала, что же произошло вокруг меня за это время. Опер Александр, симпатичный мужик, слушал, поставив оба локтя на кухонный стол. Я не сомневалась, что ему дело Григория не дадут. Скорее всего, опять появится Сергей Дмитриевич.

И он появился. В двенадцать часов дня.

Только что приехали родители и стояли в прихожей с лицами людей, нашедших утопленника, тут же вошел Сергей Дмитриевич с кипой бумаг.

Через два часа, когда родители и Сергей Дмитриевич услышали от меня все, что смогли, появился дядя Илья в мундире, при всех наградах. Рядом стоял Андрей, ну надо же, какое у него теперь высокое звание, и вчерашний неунывающий старший лейтенант Ладочников.

Бог мой, как же мне было плохо! Рассказывать заново о ночном происшествии я отказалась, сославшись на разболевшуюся голову. Меня перевезли в спальню и там включили телевизор – отвлечься.

Еще через час в квартиру ввалилась Татьяна Степановна с причитаниями: «Что же это делается? Что же все напасти на бедную девочку?» Мама была с нею совершенно солидарна в оценке происходящего. Папа уехал на работу, зная, что мама ничего важного не упустит.

Мне, полусонной, объяснили необходимость присутствия в квартире охранника «во избежание». Днем на эту почетную должность назначили Ладочникова, а с вечера до утра меня добровольно согласился пасти Андрей. Ага. Значит, звонил он мне точно не случайно. Да и фиг с ним, с этим Андреем. Пусть сидит…

Все люди воспринимались мной ярким, суетным сновидением. Я совсем уже решила, что моя крыша съезжает, когда через спальню прошел священник в рясе, с дымящимся кадилом. Рядом мерцал белым одеянием служка с серебряной чашей в руках. Их церковный речитатив разнесся по комнатам. С рук священнослужителей каплями стекла вода. Мама, просветленно следя за священником, умильно объяснила, что сейчас святят квартиру.

Святая вода, несмотря на все мое скептическое отношение к ней, взбодрила. Я самостоятельно перебралась в инвалидное кресло и доехала до кухни. С ума сойти! Застолье шло в полную силу.

За кухонным столом, более похожим на обеденный купеческий, сидело восемь человек. Зорька мостилась в углу. Стерва сидела на коленях у раскрасневшейся мамы. Священник и его служка ели достойно, выслушивая каждого говорящего. Дядя Илья в милицейской форме, отвалившись от стола, морщил лоб и рассматривал посуду в резном буфете кухни.

У моего неприятного братца на тарелке белел деликатесным мясом омар. Сергей Дмитриевич, перед которым стояла полная рюмка водки, сжевывал с вилки кусок розовой ветчины. Татьяна Степановна сидела с приоткрытым ртом, ей нравилась компания. Старлей Ладочников уминал жареную картошку.

Мое появление встретили по-разному. Мама привстала, держа собаку на руках, и потянулась целоваться. Остальные просто удивились: видимо, забыли о моем существовании. Я поклонилась в сторону священника:

– Спасибо. Не знаю, как стенам этого помещения, но мне стало легче.

Священник встал и тоже мне поклонился:

– Это ценно. Помните – церковь с вами.

Мама отдала Стерву Татьяне Степановне, нетрезво встала и увезла меня в спальню:

– Я тебе сейчас тарелочку вкусностей наложу, – проворковала она.

– Мам, а нельзя ли всех выгнать? – Я посмотрела на нее умоляюще.

– Нельзя. – Мама помогла мне перебраться на кровать. – Дела творятся странные, опасные. Тебе надо помогать.

– А можно я сама себе помогу?

Мама посмотрела на меня обиженно и с удивлением:

– Это что же, я тебе уже не нужна?

Я бросилась обнимать маму, уверяя, что она мне нужна и вообще я без нее пропаду.

Через час компания разъехалась. Мне оставили Ладочникова. Я объяснила ему, где лежит постельное белье, а зубную щетку и полотенце он принес с собой.

Утром я встала сама, Ладочников, как самый стойкий, помог мне добраться до туалета и растормошил маму. Мама быстро вымыла меня, и мы отправились в клинику. Алексей так и не позвонил.

В клинике, под присмотром трех врачей, из моей ноги вытащили оставшиеся иглы и флакончики, оставив в металлической конструкции только растяжки. Я орала на весь корпус, Эдуард Арсенович, как всегда, был этому несказанно рад:

– Вы посмотрите, господа эскулапы. Наросло. И связки, и мышцы. И они живые!

Он опять потянулся к моей ноге тыкнуть в незаросшую ранку пинцетом, но получил от меня по руке. Не обиделся:

– В Париж весной поедем, будем на тебе деньги заколачивать.

Седенький старик и молодящаяся крепкая врачиха хохотали в голос. Им нравилась их работа. Мне тоже нравилось то, что они сотворили с моей ногой, но сейчас она сильно болела. Мама втиснулась в операционную, встала около меня, загораживая от раззадорившихся докторов.

Эдуард Арсенович опомнился первым, велел вернуть конструкцию на место – чтобы сустав зафиксировался, а ранки от вынутых из ноги инструментов зажили. Приказал каждые два часа имитировать вставание на левую ногу по пять секунд, а через день попытаться действительно встать. Я соглашалась на все, лишь бы убраться из клиники.