Эпопея эпохи легенд

— Нутром чую, лучше бы нам воротиться и другую птицу сделать, чем улетевшую искать! Не сыщем мы её вовек, а ежели и справимся, изловим её, здесь нас опасность поджидает!

— И что же это за опасность такая?

— Мои предки звали её рассветным кругом — он пылает, как ясное солнце, обжигает, как железо калёное и неотвратим, как приход нового дня на смену ночи. И он совсем рядом, я ощущаю его запах!

На всякий случай, Нелюб прислушался, но в воздухе висела звенящая тишина. Принюхался. Человечье обоняние уступало волчьему, но даже он смог уловить запах дыма. Откуда он доносился, правда, пока оставалось загадкой.

— Рассветный круг! Он почти перед нами! Скорее же, уносим ноги отсюда!

И зверь помчался, не внимая просьбам остановиться. Конца лощины, однако, он так и не достиг — то, что называлось рассветным кругом, явило себя.

Так именовались у лютов круги жаркого пламени, проступавшие из самой земли. Пересекаясь друг с другом, они покрывали всё больше и больше земли, пока один такой круг не очертил землю вокруг змеелова.

— Пропали мы! Не уйти теперь от рассветного круга! Спалит он нас, а пепел телесный развеют ветра ледяные! — запричитал лют.

В этот раз судьба оказалась к гостям лощины не настолько благосклонна, чтобы сразу их спалить. Пламя вокруг ревело, земля чернела, превращаясь в пропечённые окатыши, а там, где твердь земли стала чадящими провалами, поднималось на свет дивное существо. Оно полыхало таким светом, какой, должно быть, видел только сам Ярило, его лапы с длинными крюкообразными когтями прожигали землю одним касанием, тулово вздымалось, как грубо отёсанный валун, из спины текла магма, а голову, очертаниями, как у льва рыкающего, венчали витые острые рога. Почти всю морду занимали шесть узких прорезей для глаз, источавших свет и волны жара, а пасть почти не закрывалась — настолько большие в ней находились клыки, достававшие до подбородка.

— Видно, не миновать нам боя, — изрёк Нелюб, доставая меч.

Ответом ему послужил тоскливый вой…

Глава 12. В сгущающемся мраке

События на острове заставили Всеволода забыть про странный камень, переживший с ним изгнание из Зазнобограда, сплав по реке и день на острове в компании странного отшельника. Всё это время находка лежала в кармане и иногда давала о себе знать покалыванием в ноге — там, где находился карман с находкой. Каждый раз, когда это происходило, парень чувствовал нарастающее раздражение и злобу. Если сперва их удавалось притупить, отвлекаясь на какие-либо другие, более приятные мысли, то с каждым новым приступом злобы приходить в себя становилось всё труднее. Рыжий изо всех сил старался не показывать Михаилу и окружающим, что с ним что-то происходит, но недавно после одного из приступов, он обнаружил, что находится совсем не там, где его сознание начало затуманиваться. Сперва Всеволод приходил в себя в сотне шагов, затем в тысяче, но и это было не самым страшным — он не просто ходил, не помня того, как потерял связь с реальностью; парень ещё и творил страшные вещи. Один раз он обнаружил, что ладони вымазаны в крови. Отмываясь от неё, Всеволод понял, что кровь — его собственная, а ладони пересекают две раны. Чем он так изранился, сперва было непонятно. Замотав руки куском материи, Всеволод в тот день воссоединился с друзьями. Руки он предусмотрительно прятал в карманы — лишь бы избежать расспросов.

В эту ночь парень сидел на берегу моря и смотрел на небо. Звёзды над головой складывались в созвездия, но как они назывались, он не знал. Его просто интересовало за ними наблюдать.

Внезапно, взгляд зацепился за слабое малиновое свечение, разливавшееся по небосклону. Могло показаться, что это приближался рассвет, но вместо нежно-розового, небо захватывал насыщенный малиновый оттенок, на горизонте переходивший едва ли не в чёрный. Словно околдованный, не моргая, Всеволод следил за тем, как внушающий необъяснимую тревогу цвет пожирает созвездия, чтобы затем уступить место чему-то совсем выходящему за рамки понимания.

Вдалеке на небосводе показался месяц. Ничего необычного для ночного неба, если бы не отвратительный чёрный цвет светила. Скорость, с которой полумесяц мчался по небу, тоже заставляла насторожиться.

Чтобы удостовериться, что это ему не чудится, Всеволод со всей силы ударил самого себя по колену. Удар разлился по ноге теплом и тысячами иголок. Перед глазами мир немного расплылся, и Всеволод обнаружил, что небо постепенно снова потемнело, а странный и пугающий полумесяц растаял в воздухе, словно его и не было.

Тут же вспомнились слова зазнобоградского посадника Добромира про последний рассвет белокаменного города. На какие-то несколько минут его россказни перестали казаться вымыслом погрязшего в слухах и мифах сознания.

А может, это уже сам Всеволод сходит с ума?