Эркюль Пуаро

– Да, доктор Грейнджер уже сорок лет как здесь живет. Люди чаще всего обращаются к нему. Он хоть с причудами, но врач хороший. Лучшего нам и не надо. У него есть молодой компаньон – доктор Дональдсон. Он посовременней врач. Некоторые предпочитают лечиться у него. А еще, конечно, доктор Хардинг, но он мало практикует.

– Мисс Аранделл, я полагаю, пользовал доктор Грейнджер?

– Да, доктор Грейнджер не раз вызволял ее из беды. Он из тех врачей, кто не даст умереть спокойно, хочешь ты того или нет.

Пуаро кивнул.

– Всегда не мешает немного разузнать о тех краях, в которых собираешься поселиться, – заметил он. – Иметь под рукой хорошего врача очень важно.

– Вы совершенно правы, сэр.

Пуаро заплатил ему по счету и добавил щедрые чаевые.

– Премного благодарен, сэр. Большое вам спасибо, сэр. Надеюсь, вы поселитесь у нас, сэр.

– Хотелось бы, – солгал Пуаро.

Мы вышли из «Джорджа».

– Теперь вы удовлетворены, Пуаро? – спросил я, когда мы очутились на улице.

– Ни в коем случае, друг мой.

И, к моему удивлению, он повернул в сторону, прямо противоположную «Литтлгрин-хаусу».

– Куда мы идем, Пуаро?

– В церковь, мой друг. Это может оказаться весьма интересным. Посмотрим мемориальные доски, старые памятники.

Я только кивнул, ничего не понимая.

Пуаро осматривал церковь недолго. Хотя там и сохранились кое-какие образцы ранней архитектуры, она была слишком добросовестно отреставрирована в эпоху королевы Виктории и утратила былое очарование.

Затем он принялся бродить по кладбищу, читая эпитафии, дивясь количеству умерших в некоторых семьях и повторяя вслух забавные фамилии.

Само собой, меня ничуть не удивило, когда он наконец остановился перед памятником, ради которого, несомненно, и посетил кладбище.

На громадной мраморной глыбе полустершимися буквами было выведено:

БЛАЖЕННОЙ ПАМЯТИ

ДЖОНА ЛАВЕРТОНА АРАНДЕЛЛА,

генерала 24 полка сикхов,

почившего в бозе 19 мая 1888 года,

69 лет.

«Да преисполнись благодати,

да пребудет в ней сила твоя».

МАТИЛЬДЫ ЭНН АРАНДЕЛЛ,

Почившей в бозе 10 марта 1912 года.

«Восстань и вознесись на небеса».

АГНЕС ДЖОРДЖИНЫ МЭРИ АРАНДЕЛЛ,

Почившей в бозе 20 ноября 1921 года.

«Молись, и да воздастся тебе».

А затем шла свежая, по-видимому, недавно выбитая надпись:

ЭМИЛИ ХАРРИЕТ ЛАВЕРТОН АРАНДЕЛЛ,

Почившей в бозе 1 мая 1936 года.

«Да упокоится душа твоя».

Пуаро какое-то время разглядывал эту надпись.

– Первого мая... Первого мая... А я получил от нее письмо сегодня, двадцать восьмого июня. Понимаете вы, Гастингс, что этот факт необходимо прояснить?

Да, я понимал. Вернее, видел, что Пуаро собирается его прояснять решительно. И возражать ему не имеет смысла.

Глава 8 В «ЛИТТЛГРИН-ХАУСЕ»

Покинув кладбище, Пуаро быстро зашагал в сторону «Литтлгрин-хауса». Я сообразил, что он по-прежнему играет роль возможного покупателя дома. Держа в руках выданный мистером Габлером ордер на осмотр усадьбы, он открыл калитку и пошел по дорожке, ведущей к парадной двери.

На сей раз нашего знакомого терьера не было видно, но из глубины дома, очевидно из кухни, доносился собачий лай.

Наконец послышались шаги в холле, и дверь распахнула приятная на вид женщина лет пятидесяти-шестидесяти – типичная горничная былых времен. Таких теперь почти не встретишь.

Пуаро показал ей листок, подписанный мистером Габлером.

– Да, он нам звонил, сэр. Прошу вас, заходите, сэр.

Ставни, закрытые наглухо, когда мы приходили сюда в первый раз, сейчас были распахнуты в ожидании нашего визита. Кругом царили чистота и порядок. Встретившая нас женщина, несомненно, отличалась чистоплотностью.

– Это гостиная, сэр.

Я с одобрением огляделся. Приятная комната с высокими окнами, выходящими на улицу, была обставлена добротной, солидной мебелью, в основном викторианской, хотя я заметил тут и чиппендейлский книжный шкаф, и несколько приятных хепплуайтских стульев.

Мы с Пуаро вели себя как заправские покупатели: с легким смущением смотрели по сторонам, бормотали: «Очень мило», «Очень приятная комната», «Так, вы говорите, это гостиная?».

Горничная провела нас через холл в такую же комнату, но гораздо большую, по другую сторону дома.

– Столовая, сэр.

Эта комната действительно была выдержана в строго викторианском стиле. Массивный, красного дерева обеденный стол, такой же массивный, тоже красного дерева, но более темный буфет с резким орнаментом из фруктов, и обтянутые кожей стулья. По стенам были развешаны, очевидно, семейные портреты.

Терьер все еще лаял где-то в глубине дома. Внезапно лай стал приближаться и наконец достиг холла: «Кто посмел войти в дом? Разорву на куски!» Пес остановился у дверей, озабоченно принюхиваясь.