Есенин: Обещая встречу впереди

По тому, что пишет теперь Есенин, видно, что он прошёл какой-то немыслимый путь: два года назад — графоман, год тому — еле учился ходить, на ощупь угадывая что-то своё, и вдруг — начал сочинять одно за другим абсолютно классические, без оговорок, стихи, наполненные неизъяснимой музыкой.

Посвящение Каннегисеру он, однако, при публикации снимет.

Есенин совсем не желал, чтобы его числили по тому же разряду, что и многих товарищей Лёни.

Да и стихотворение получилось как бы не совсем о нём: лирический герой провожает друга до его избы, а не до поезда или до парадного:

…И долго, долго в дрёме зыбкой

Я оторвать не мог лица,

Когда ты с ласковой улыбкой

Махал мне шапкою с крыльца.

Петроградские циники и шутники начали бы спрашивать: а чего это Лёня переехал в избу? а всегда ли Есенин его провожает? а не обижают ли Лёню другие деревенские ребята? а научился ли Лёня пасти коз и стричь овец? И всё такое прочее.

Ни к чему.

Созвучно с приведённым выше ещё одно есенинское стихотворение того времени:

Ещё не высох дождь вчерашний —

В траве зелёная вода!

Тоскуют брошенные пашни

И вянет, вянет лебеда.

Брожу по улицам и лужам,

Осенний день пуглив и дик.

И в каждом встретившемся муже

Хочу постичь твой милый лик.

Ты всё загадочней и краше

Глядишь в неясные края.

О, для тебя лишь счастье наше

И дружба верная моя.

И если смерть по Божьей воле

Смежит глаза твои рукой,

Клянусь, что тенью в чистом поле

Пойду за смертью и тобой.

Датируются оба стихотворения по первой публикации — 1916 годом, но есть основания предположить, что сочинились тогда же, в 1915-м; они написаны одним размером.

Да и не было тогда у Есенина другого товарища, которому он мог бы посвятить подобные строки. Зато и здесь слышится предчувствие трагической судьбы Каннегисера.

Леонид по возвращении из деревни тоже напишет посвящение: «С светлым другом, с милым братом / Волгу в лодке переплыть», — хотя на самом деле переплывали они Оку.

Напоследок — строчка из письма Есенина Чернявскому с отчётом о пребывании Лёни: «Водил я его и на улицу. Девки ему очень по душе. Полюбилось так, что ещё хочет приехать».

От их дружбы останется одна совместная фотография.

После того, что случится с Каннегисером, в течение многих десятилетий при всех последующих публикациях этого фото Есенин будет на нём один, отрезанный от плеча товарища, которым так любовался.

* * *

Ещё в Константинове Есенин показал наброски своей повести Леониду. Тот очень хвалил и, захотев как-то помочь другу, рассказал о его прозаических задумках своей влиятельной знакомой Софье Исааковне Чацкиной, издательнице журнала «Северные записки».

Она заинтересовалась и попросила прислать вещь, когда будет готова.

«Яр», написанный за 18 дней в августе 1915-го, был опубликован в «Северных записках» за 1916 год в трёх номерах подряд.

Реакция критики была весьма умеренной.

Яков Перович: «Повесть „Яр“ не хуже, не лучше многих повестей из крестьянской жизни, которым предстоит недолгое существование. Читаешь её без раздражения, но и без любопытства даже».

Александр Измайлов: «Это просто старая школа народной повести, изводящей кропотливо выписанными мелочами, давно осуждёнными в Потехине или Златовратском».

Как прозаик Есенин начал слишком рано, в двадцать, и сразу оступился: реакция оказалась не такой, как ему хотелось, и потому проза была немедленно заброшена. Чего он точно не хотел — так это быть «не хуже, не лучше многих». Есенин ценил быструю удачу, а с прозой надо долго возиться, не будучи к тому же уверенным в результате.

Вместе с тем три его юношеские прозаические вещи всё-таки оставляют возможность пожалеть, что прозы у Есенина больше не случилось.

«У белой воды» — вполне крепкий, почти эротического толка рассказ, более чем характерный для начала века; нельзя сказать, что по уровню Есенин сильно уступает многим своим современникам, иногда работавшим в том же жанре, — скажем, молодому Алексею Николаевичу Толстому, Сергееву-Ценскому или той же Зинаиде Гиппиус.

Спокойное прозаическое дыхание — редкость для совсем молодого человека; но Есенину никто о том не сообщил, никто не обнадёжил, а зря.

«Бобыль и Дружок» — грустная детская быль, не менее достойно сделанная сообразно канону.

В повести «Яр» чувствуется переизбыток этнографических реалий, по большей части языковых; но сама стилистика повествования, нарочито образная, с рваным дыханием, говорит о Есенине не как о наследнике Алексея Потехина и Николая Златовратского, а скорее как о предшественнике постреволюционной литературы — Бориса Пильняка и Всеволода Иванова.

«— Здорово, дедунь, — крикнул он, входя за порог и крестясь на иконы.

Афонюшка слез с печи, лицо его было сведено морщинами, как будто кто затянул на нём швы. Белая лунёвая бородка клином лезла за пазуху, а через расстёгнутый ворот на обсеянном гнидами гайтане болтался крест.

— Здорово, — кашлянул он, заслонясь рукой, и скинул шубу, — нет ли, родненький, сухарика; второй день ничего не жевал.

Карев ласково обвёл его взглядом и снял шапку.

— Мы с тобой, дедушка, куропатку зажарим…

Ощипал, выпотрошил и принёс беремя дров.