Еще одна станция

– Кто взрывает твой телефон, смурфик? – говорит Майла, как будто сама не знает. Огаст наклоняет телефон, чтобы было видно Майле, и чувствует на себе ее вес, когда она наклоняется так близко, что Огаст ощущает запах апельсинового лосьона, который она наносит после душа.

Привет, мне очень скучно. – Джейн

Привет, Огаст! – Джейн

Ты получила сообщения? – Джейн

Аууууу? – Джейн Су, поезд «Кью», Бруклин, Нью-Йорк

– О, она уже научилась дублировать текст, – говорит Майла. – Она считает, что надо подписывать сообщения, как письма?

– Наверно, я забыла про эту часть, когда показывала ей, как пользоваться телефоном.

– Это так мило, – говорит Майла. – Ты такая милая.

– Я не милая, – говорит Огаст, хмурясь. – Я… я колючая. Как кактус.

– Ох, Огаст, – говорит Майла. У нее очень громкий голос. Она совсем пьяная. Огаст совсем пьяная, понимает она, потому что она не перестает смотреть на Майлу и думать, какие классные у нее тени, и какая она красивая, и какое это безумие, что она вообще хочет дружить с Огаст. Майла берет ее за подбородок одной рукой, сжимая так, что у нее выпячиваются губы, как у рыбы. – Ты пирожное. Ты капкейк. Ты клубочек. Ты… ты маленькая сахарная тыковка.

– Я зубчик чеснока, – говорит Огаст. – Жгучий. Под пятьюдесятью слоями.

– И лучшая часть любого блюда.

– Фу.

– Нам надо ей позвонить.

– Что?

– Да, ну же, давай позвоним ей!

Это происходит как в тумане – Огаст не знает, согласилась ли она и зачем, но ее телефон в руке, и на нем идет звонок, и…

– Огаст?

– Джейн?

– Ты звонишь мне с концерта? – Джейн пытается перекричать «Новое отношение» Патти ЛаБелль, орущую из чьего-то блютус-динамика. – Где ты?

– Пасхальный обед! – кричит в ответ Огаст.

– Слушай, я знаю, что не очень-то дружу со временем, но я почти уверена, что сейчас поздновато для обеда.

– Ты что, теперь следуешь правилам?

– Ну нет, – говорит Джейн, тут же обидевшись. – Если тебя заботит, во сколько обед, то ты коп.

Она переняла это от Майлы, которой Огаст в итоге разрешила встретиться с Джейн еще раз и которая любит говорить о том, как все что угодно – оплата аренды вовремя, покупка рогалика с корицей и изюмом – делает тебя копом. Огаст улыбается при мысли о том, что ее друзья влияют на Джейн, что у нее есть друзья, что у нее есть тот, на кого могут влиять ее друзья. Она так сильно хочет, чтобы Джейн была рядом, что сует телефон в карман у сердца и начинает носить Джейн по вечеринке.

Это один из таких вечеров. Не то чтобы у Огаст уже были такие вечера – точно не такие, в которых она принимала непосредственное участие. Она ходила на вечеринки, но она не особый любитель выпить или покурить и уж точно не ослепительный собеседник. Она больше наблюдала за ними, как какой-то антрополог по домашним вечеринкам, и никогда не понимала, как люди могут так легко устанавливать и разрывать связи и разговоры, переключаться между настроениями и стилями речи.

Но она обнаруживает, что втянута в спор о поджаренном сэндвиче с сыром в одной группе («Как только ты кладешь туда какой-то белок, кроме бекона, эта хрень официально расплавлена», – высказывает свое мнение Джейн из кармана) и в почти беззаконную алкогольную игру в другой («Я не бросала коктейль Молотова ни разу в жизни», – говорит Джейн). В первый раз она не думает о том, чтобы сохранять бдительность на случай угрозы. Это люди, которых Исайя знает и которым доверяет, а Огаст знает Исайю и доверяет ему.

И рядом с ней Джейн, от чего она в охрененном восторге. С ней все легче, с ней она смелее. Джейн у нее в кармане. Карманная Джейн.

Она обнаруживает, что зажата между Люси и Уинфилдом, обсуждающими посетителей «Билли», перекрикивая музыку. Потом она обменивается шутками с парнем из винного магазина и смеется так сильно, что проливает свой напиток, а сестра Исайи при этом кричит:

– Не то чтобы все слетели с катушек, но я только что видела, как кто-то смешивал шнапс с соком, а еще кто-то сидит в ванне и раздает грибочки.

А потом каким-то образом она оказывается рядом с Нико, который не замолкает об экзистенциальном ужасе той ситуации, когда ты молодой и живешь во время изменения климата, и вертит нить разговора вокруг пальца, как волшебник. До нее доходит, как это иногда бывает, когда ты настолько пьян, что забываешь контекст, который выстроил твой мозг, чтобы понять: Нико – экстрасенс. Она дружит с самим экстрасенсом и верит ему.

– Можно задать тебе личный вопрос? – говорит ему Огаст, когда группа рассасывается, и слышит, как дрожит ее голос.

– Мне отключиться? – говорит Джейн из кармана.

– Неееет, – говорит Огаст в телефон.

Нико смотрит на нее поверх своего напитка.

– Валяй.

– Когда ты понял?

– Что я транс?

Огаст моргает на него.

– Нет. Что ты экстрасенс.

– А, – говорит Нико. Он качает головой, и клык, свисающий с его уха, качается. – Когда кто-то задает мне личный вопрос, он всегда про транссексуальность. Это в самом низу списка интересных вещей обо мне. Но забавно, что ответ тот же. Я просто всегда знал.