Эссе об имени

Хотя имя хоры уже произнесено (19а), вопрос о ней как об общем месте или всеобщем вместилище (pandekhes) все еще не задан. Но даже если он еще и не задан как таковой, то уже дает знак и точку. Отметка дана. Ибо, с одной стороны, упорядоченная полисемия слова несет всегда смысл политического места или, в более общем виде, места, в которое что-то помещено, — по противоположности абстрактному пространству. Хора "хочет сказать": место занято чем-то, страной, местом проживания, обозначенным местонахождением, рангом, постом, позицией, назначенной позицией, территорией или регионом. И в самом деле, хора всегда уже занята, даже как общее место, в ней что-то помещено, а следовательно, она отличается от того, что в ней занимает место. Отсюда сложность рассмотрения ее как пустого или геометрического пространства и даже, как сказал бы Хайдеггер, того, что" готовит" картезианское пространство, extensio res extensa. Но, с другой стороны, в этом конкретном месте и на этом отмеченном месте речь Сократа, чтобы не сказать сократическая речь, вытекает или делает вид, что вытекает из бездомных блужданий, во всяком случае, исходя из пространства изъятия, которое оказывается к тому же нейтрализованным.

Почему нейтрализованным? Если Сократ притворяется, что относит себя к тем, чей род — это род не имеющих места, он не видоизменяется, уподобляясь им, а говорит, что похож на них. Он, следовательно, как бы относит себя к третьему роду: не к софистам, поэтам и другим подражателям (о которых он говорит) и не к философам-политикам (с которыми он говорит, предлагая им только послушать его). Его слово не есть ни послание на чье-то имя, ни то, что содержится в послании. Оно приходит в третьем роде и в нейтральное пространство места без места, — места, где все отмечает себя, но которое "в-самом-себе" не отмечено. Pie похож ли Сократ уже на то, что другие, — те самые, которым он дает слово, — позднее назовут хорой? Простое сходство, конечно. Было бы неприличием злоупотреблять голым рассуждением софистического рода. Но злоупотреблять сходством, не значит ли представлять его как идентичность, не значит ли ассимилировать? А ведь можно еще спросить себя обоснованиях сходства как такового. Мы находимся в преамбуле, нашей преамбуле к преамбуле "Тимея". В предисловиях, а тем более мифологии нет места серьезной философии, — говорил Гегель.

В этих преамбулах еще не стоял вопрос о хоре, по меньшей мере той, которая дает место в масштабах космоса. Вместе с тем, особым образом, само место преамбулы теснится на пороге перед толкованием места, назначением собеседникам места, которое они будут позже толковать. И такое назначение мест подчиняется одному критерию — критерию соответствия места геноса месту собственному. Однако, подобная мизансцена никогда, видимо, не принималась в расчет, в этот расчет. Она распределяет обозначенные и необозначенные места согласно схеме, аналогичной той, которая в дальнейшем упорядочивает речь о хоре. Сократ исчезает, он стирает в себе все типы, все роды, не только типы и роды людей изображения и симулякра, похожим на которых он себя выставляет, но и людей действия и людей слова, — философов и политиков, — к которым он обращается, отступая перед ними. Но отступая таким образом, он помещает себя или объявляет себя принимающим адресатом (destinataire reciptif) или, скажем, вместилищем всего, что отныне туда будет вписано. В самом своем событии его речь получает больше, чем может дать. Он говорит, что готов к этому, защищен и расположен получать все, что ему могут предложить. Слова космос и endekhome-non близки:

"…Сейчас я, как видите, приготовился к нему [словесному угощению. — перев.] и с нетерпением его ожидаю" (20с).