Это было в Праге

По мнению Советского правительства, действия германского правительства не только не устраняют опасности нарушения всеобщего мира, а, наоборот, создали и усилили такую опасность, нарушили политическую устойчивость в Средней Европе, увеличили элементы еще ранее созданного в Европе состояния тревоги и нанесли новый удар безопасности народов.

«…Советскому правительству, — говорилось в ноте, — неизвестны конституции какого-либо государства, которые давали бы право главе государства без согласия своего народа отменить его самостоятельное государственное существование. Трудно допустить, чтобы какой-либо народ добровольно соглашался на уничтожение своей самостоятельности и свое включение в состав другого государства, а тем более такой народ, который сотни лет боролся за свою независимость и уже двадцать лет сохранял свое самостоятельное существование. Чехословацкий президент г. Гаха, подписывая берлинский акт от 15-го сего месяца, не имел на это никаких полномочий от своего народа и действовал в явном противоречии с параграфами 64 и 65 чехословацкой конституции и с волей своего народа. Вследствие этого означенный акт не может считаться имеющим законную силу…

…при отсутствии какого бы то ни было волеизъявления чешского народа, оккупация Чехии германскими войсками и последующие действия германского правительства не могут быть не признаны произвольными, насильственными, агрессивными».

И голос советских людей был услышан чехами. Тысячи пражан шли к зданию советского посольства и простаивали возле него в глубоком молчании. У советского народа, своего единственного и верного друга, поднявшего справедливый голос протеста, они набирались сил для жестокой многолетней борьбы.

2

Несколько дней спустя после оккупации Чехословакии фашисты устроили в Праге парад, в надежде, что «сознательные» горожане разделят с ними торжество победы. Стадион Масарика украсился флагами со свастикой. Войска построились в каре. На центральную трибуну поднялся Гитлер и его сатрапы. Они ждали громких приветствий, но стадион молчал. Он был пуст. Лишь горстка праздных зевак теснилась на трибунах.

Под трескотню барабанов и завывание флейт прошли церемониальным маршем завоеватели.

В стороне от свиты фюрера стоял развенчанный министр Национальной обороны Чехословакии, генерал-предатель Сыровы. У него был вид побитой собаки. Единственным своим глазом он озирал плоды собственных усердных трудов. Сыровы стоял без оружия.

В то время как предатели, подобные Гахе, Берану, Сыровы, угодничали перед Гитлером, изливали перед ним свои верноподданические чувства и набивались на услуги, народ открыто выражал ненависть к оккупантам и несгибаемую преданность родине.

Горожане проходили мимо немцев, точно не замечая их; когда фашисты обращались к ним, спрашивая нужный, адрес, патриоты умышленно указывали противоположное направление.

Стоило фашисту войти в трамвай, как пассажиры немедленно его покидали. У подножия памятника поборнику правды ежедневно вырастали груды живых цветов. На улицах молодежь распевала любимые патриотические песни. Музыканты во многих ресторанах, пренебрегая возмущением гитлеровцев, шумно наигрывали произведения любимых чешских композиторов Дворжака и Сметаны. Танцовщицы кафе и баров, вместо испанских танцев и французского канкана, выплясывали в национальных костюмах чешский танец «редова». В «Народни Дивадло» каждый вечер шла любимая опера «Проданная невеста». По утрам гестаповцы не успевали срывать с домов чешские национальные флаги. Объявления немецкой национал-социалистской партии и администрации оккупантов заклеивались или сдирались невидимыми руками патриотов. Флаги со свастикой, выставленные на самых людных местах, бесследно исчезали. Из уст в уста ходили остроумные анекдоты, высмеивающие «сверхчеловеков», их тупоумие, наглость и обжорство. Оккупанты почувствовали с первого дня, что в народных массах зреют силы, способные оказать сопротивление. С беспокойством доносили гестаповцы своему начальству, что только страх перед вооруженной мощью немецких властей удерживает чехов в границах показной лояльности.

Гитлеровцы усилили террор. Они запугивали народ, грозя ему беспощадными карами. Но тщетно. Народ оставался стойким и непреклонным. Его любовь к родине нельзя было убить. Клемент Готвальд хорошо выразил заветные думы народа:

«История чешского народа не кончается пятнадцатого и шестнадцатого марта 1939 года. Мир ошибся бы, если бы он стал считать, исходя из факта, что чешский правящий класс капитулировал без боя, а словацкая буржуазия даже добровольно надела себе на шею гитлеровский хомут, будто чешский и словацкий народы одобряют это позорное поведение правящего класса. Отнюдь нет! Чешский и словацкий народы поведут подпольную борьбу против режима оккупантов и колонизаторов, против чужеземного ига фашистской Германии. Борьба будет чрезвычайно тяжелой».

Над Чехословакией опускалась ночь. Но в ночи уже трепетно мерцали огоньки гнева народного. Они были пока еще разрозненны, эти огоньки. Но придет час, и они превратятся в пламя.