Фаэты. Рассказы о необыкновенном

Знай: каждый может стать перед стеной. Кто поймет дело рук жрецов Ра, тому откроется стена для входа. Но знай: когда ты войдешь, то будешь замурован. Выйдешь с тростинками жрецом Ра. Помни: замурованный, ты выбей на камне цифры, подай камень светом-воздухом комнаты. Однако помни: подать надо только один камень, верь, жрецы Ра будут наготове, первосвященники подтвердят, таковы ли на самом деле выбитые тобой цифры. Но верь, сквозь стену Колодца Лотоса прошли многие, но не многие стали жрецами бога Ра. Думай. Цени свою жизнь. Так советуют тебе жрецы Ра.

- Как это понять? - спросил граф.

- Ради этого я и просил тебя приехать. Очевидно, здесь проходили испытания претенденты на сан жреца бога Ра. Их держали за этой стеной до того времени, пока те решали задачу, передавая через отверстие для света и воздуха камень с выдолбленным ответом. Но многие умирали там от истощения и бессилия.

- И вы откопали эту экзаменационную аудиторию?

Конечно. Мы можем пройти в нее. Тростинок там не сохранилось, так же как и колодца, но камень, на который наносился ответ, и даже медное долото лежат на месте. Пройдем. Для нас это не так опасно, как для древних испытуемых.

- Прекрасно! отозвался граф и храбро шагнул в пролом стены.

Они оказались в небольшом помещении, напоминавшем каменный мешок. Свет проникал через пройденный ими проем и маленькое отверстие, сделанное как раз по размеру лежавшего на полу камня из мягкого известняка. Рядом виднелось и медное долото.

- Должно быть, немного верных ответов было выбито этим долотом,- сказал археолог, поднимая его с полу.

- Почему ты так думаешь?

- Я бился над этой задачей несколько дней, и безрезультатно. Но я завтракал, обедал, ужинал регулярно. Боюсь, что в этой камере жрецов остались бы и мои кости.

- Прекрасно! - задумчиво повторил граф.- Попробуем перевести твою надпись еще раз. На математический язык. И сопроводим это чертежом на этой тысячелетней пыли.

И граф, взяв у Детрие долото, нарисовал им на пыльном полу камеры чертеж, говоря при этом:

- Колодец - это прямой цилиндр. Два жестких прута (тростинки), один длиной два метра, другой - три, приставлены к основанию цилиндра, скрещиваясь на уровне предполагаемой воды в одном метре от дна. Легко понять, что сумма проекций на дно цилиндра мокрых или сухих частей тростинок будет равна его диаметру - наидлиннейшей прямой, содержащейся в ободе Колодца Лотоса, как говорится на языке жрецов.

- Мы обнаружили остатки ободов колодца, но сами они, увы, не сохранились.

- А жаль! Можно было бы вычислить длину царского локтя, которая поныне остается загадкой.

- Ты можешь вычислить?

- Если ты меня замуруешь здесь.

- Ты шутишь? Замуровать тебя?

- Конечно! Я уже считаю себя замурованным. Я мысленно возвожу в проеме каменную стену. Ты можешь оставить меня здесь. Я не проглочу ни крупинки еды, не выпью ни капли влаги, даже вина… пока не решу древней задачи. Жди моего сигнала в окошечке «Свет-воздух». Считай, здесь написано: кто не думает, тот не ест… ни фигур, ни пешек.- И он весело подмигнул.

Детрие знал чудачества своего друга и не стал с ним спорить. Он оставил математика в каменной комнате, напоминавшей склеп, наедине с древней задачей жрецов. Интересно, имел ли шансы шахматист и математик двадцатого века пройти испытание на сан жреца Ра четырехтысячелетней давности?

Выйдя в просторный зал, Детрие оглянулся. Ему показалось, что вынутые его рабочими гранитные плиты каким-то чудом снова водрузились на место, превратив стену зала в сплошной монолит. Археолог даже затряс головой, чтобы отогнать видение.

Во всяком случае, математик имел право на уединение для решения сложной задачи, которая археологу оказалась не по плечу.

Детрие вышел на воздух. Пахнуло жаром. Солнце стояло над головой. До обеда было еще далеко. Детрие вздохнул, представляя накрытый стол.

Проводник в бурнусе держал под уздцы двух лошадей, укрыв их в тени. По Нилу плыли лодки с высоко поднятой кормой и загнутым носом. В небе - ни облачка.

Детрие сел в тень и погрузился в раздумье. В его воображении вставали жрецы Ра, владевшие математическим аппаратом лучше,, чем он, человек двадцатого века, окончивший Сорбонну.