Фальшивые друзья

Любопытство разбирало меня, и, когда узника увели во двор на обязательную прогулку, я заглянул в камеру. Со всех уголков страны — из Эссена, Дортмунда, Гамбурга, всевозможных небольших городов и местечек — пришли открытки с добрыми пожеланиями и призывами продолжать борьбу. Всюду лежали книги, брошюры, бандероли и посылки с продовольствием, сигаретами. Чего там только не было! С ума сойти, откуда, от кого? Спросить, что ли, у самого арестанта?

Мне нелегко далось решение задавать ему вопрос, но я пересилил себя:

— Скажи-ка, Хонштайн, как все это попало сюда?

Он улыбнулся:

— Не ты первый об этом спрашиваешь. А все очень просто. Активисты Объединения демократически настроенных солдат оповестили общественность через печать, рассказали, за что меня отправили за решетку. Сообщение появилось в нескольких газетах, после чего многие люди стали выражать свою солидарность со мной.

— Как же это понять: выражают солидарность, даже не зная тебя лично?

— Да им и не надо знать. Главное, известно, о чем идет речь и почему я сижу под замком.

Мне вспомнились слова Радайна, который растолковывал нам положения закона о воинской службе и комментировал его.

— Ведь ты же знал, что тебя ждет, если будешь участвовать в политических мероприятиях, не снимая формы?

— Конечно, знал. Но я хочу тебе сказать вот что. Ты знаешь, что не всех подвергают наказанию за подобные действия? Офицеры бундесвера в форме, да-да, в форме, при всех регалиях, принимают участие в традиционных встречах и церемониях похорон бывших нацистов. Разве против кого-нибудь из них возбудили судебное дело? Только не говори, что это, мол, не политические мероприятия. Ты-то сам что думаешь по этому поводу? Но пока что речь идет только о формальной стороне дела. А вот и его суть: выступать за мир и разоружение, по-моему, лучше, чем произносить нацистские лозунги у могил бывших фашистов. Или я не прав, как ты считаешь?

— Может быть, и прав. Но одного я все же не понимаю.

— Чего же?

— Почему тебя засадили, а те остаются на свободе?

— Кое-кто в этом заинтересован.

— При чем тут интерес? Ведь есть же законы, а они одинаковы для всех.

— Дело именно в интересе. В отличие от неонацистских организаций наше Объединение демократически настроенных солдат кое-кому сильно не по душе. А сколько у нас в бундесвере сторонников НДПГ! И никто из них не боится за свою карьеру, не опасается судебных преследований. Ваш приятель Винтерфельд, лейтенант бундесвера, выставляет от национал-демократической партии Германии свою кандидатуру на выборах в бундестаг. И никаких проблем в связи с этим у него не возникает.

Я прищурил глаза, слушая Хонштайна. Вспомнил, что Вилли, по существу, говорил то же самое.

— Но берегись, если ты профсоюзный активист или коммунист, — продолжал мой собеседник.

— А откуда мне знать, может быть, то, что приходится слышать от таких, как ты, тоже пропаганда?

— Нет, Крайес, это не пропаганда. Сколько позорных случаев в бундесвере! Разве ты не слышал о символическом сожжении евреев, устроенном слушателями академии бундесвера в Мюнхене? Министр обороны по этому поводу заявил, что происшествие носит случайный характер. А когда нацистские объединения устраивают слеты и на них являются офицеры бундесвера — это тоже случайные явления?

— Ты действительно думаешь, Хонштайн, что все это делается с разрешения высшего командования бундесвера?

— Уверен.

— Гм. Как-то все это не укладывается в голове…

* * *

— Ну, Крайес, долго же ты беседовал с нашим узником, — заявил мне дежурный унтер-офицер, когда я вернулся в караульное помещение. — Уж не убедил ли он тебя в торжестве идей мира во всем мире?

— Да отстань ты, не твое дело! — отмахнулся я, уселся за стол дежурных и принялся листать иллюстрированный журнал.

После полудня в казарму неожиданно явилась целая компания офицеров.

— Что им тут понадобилось в воскресенье? — поинтересовался я у унтер-офицера Бангена.

— Они проводят очередную встречу в офицерском клубе, — ответил он. — Собираются, кстати, каждый месяц — это тебе, как дежурному, надо знать на будущее. Подъедет еще частный автобус «фольксваген», пропуск выписан на имя майора Блашке. Машину можешь не контролировать. Все ясно?

Я сделал контрольный обход территории и перед офицерской столовой увидел автобус, о котором говорил Банген. Наверное, он только что въехал. Чем-то меня эта машина заинтересовала. Почему ее можно не контролировать?

Я подошел ближе, осмотрел «фольксваген». Автобус как автобус. Хотел уже отправиться дальше — и тут заметил на заднем стекле наклейку: «ХИАГ, Вупперталь». Что бы это значило? И что им надо в нашем клубе?

Может, все же стоит заглянуть к гостям, я ведь как-никак заместитель караульного начальника. Но ведь они попросту выставят меня, если я появлюсь в рабочей форме, без знаков различия. Может быть, подойти к дверям? Если что произойдет, сделаю вид, что занят обычной процедурой обхода гарнизона.