Фараон Эхнатон

Он так и поступил. Прибавил шагу и вскоре скрылся за углом. Отдышавшись, купец приосанился и спокойно, не торопясь пошел своей дорогой. Случай с пьяным Пепи поразил купца. Конечно, любителей пожить в мире и радостях немало на белом свете. В этом отношении Кеми, по-видимому, не очень-то отличается от других государств. Но вообразить нечто подобное в самой столице? Под боком у фараона, уши которого достигают окраины вселенной, а глаза которого видят под толщей воды и под землею?..

В семейном кругу

– Ушел, – сказал долговязый. – Он повернул за угол.

– С-с-с-с… – просвистел заика. – С-самое время нам убираться отс-отс-отсюда!

Мужчины взяли под руки плачущего Пепи и повели во двор. И заперли за собою ворота.

С крыльца спустилась пожилая женщина. Худая и грустная. Ровная и скорбная. В черной льняной накидке. Она была одета бедно. Но она была горда. Невольно внушала к себе уважение. Такая не старая еще, но много пережившая.

– Усер, – сказала она заике, – что вы делали на улице?

– У-у-у… – загудел заика.

– Понимаю: уговаривали.

– У-у-у… – продолжал заика.

– Помолчи, Усер. Я поняла! Но зачем это надо было на улице? На виду у всех?! Кто это с вами разговаривал?

– Какой… какой-то гос-гос-господин.

Долговязый пояснил:

– Должно быть, азиат. Притом богатый.

– Нет, я не понимаю вас, Ани, – продолжала женщина. Она повернулась к двум другим, помоложе, которые стояли за ее спиною. – Неужели ссору надо выносить на улицу?

Женщины отрицательно покачали головами.

– Не надо, – согласился Ани (который долговязый).

– Так почему же вас понесло за ворота?

– Это Пепи удрал от нас…

Пепи стоял посредине небольшого дворика, в окружении близких. Он присмирел. Перестал плакать.

Пожилая женщина – ее звали Та-Неферт – продолжала взывать к благоразумию:

– Пепи вовсе не маленький. Если ему надо выплакаться, подобно женщине, – пусть он это делает дома. А вам, – она обвела укоризненным взглядом остальных мужчин, – вам не следовало заводить на улице ненужные разговоры. Да еще неизвестно с кем!

У сер пытался оправдаться:

– Я и А-а-а-а-ни… И Ма-а-а-а-ниатон…

Мааниатон – тот самый, квадратный, крестьянского вида – перебил его:

– Дорогая Та-Неферт, твой младший сын вел себя очень странно…

– Не надо было пить, – сказала Та-Неферт. Те – две женщины – дружно кивнули.

– А мы и не пили…

– От вас несет винным духом, как из лавки.

– Верно, – сказал Усер, – мы немножко выпили,

– Вы потеряли голову! Посмотрите вокруг: в какое мы живем время?

Мужчины дружно молчали.

– Ну, в какое мы живем время? Нас никто из посторонних не слышит – говорите же смело!

– В проклятое живем время, – промычал Ани.

– Это сказано мягко! – заметил Мааниатон.

– Ну вот, это вы понимаете! – Та-Неферт вздохнула. – И Пепи обязан понимать!

Пепи молча посапывал.

– Человек в наше время ценится не дороже сырого кирпича…

– Это верно…

– Сдохла кошка. Ей почет! Ее богатые хозяева волокут к парасхиту. Ее мумию торжественно хоронят. А нас? Кто похоронит нас?

Та-Неферт говорила тихо. Неторопливо. Вразумительно. И немного жестоко. Без жалости. К себе. И всем остальным, кто находился во дворе.

Пепи, казалось, осознал свой проступок. Казалось, про себя сетовал на свою неумеренность и горячность. А может быть, давал в душе обет в том, что впредь будет благоразумнее?..

Мужчины чувствовали свою вину. Это было заметно. Они пытались оправдываться перед матерью Усера и Пепи. Ани – зять Та-Неферт, муж одной из женщин, что помоложе. Он тоже понимал, что свалял дурака. Зачем надо было пить вместе с неразумным Пепи? А теперь поди и расхлебывай неминучую неприятность!.. Ведь донесут же властям!

– Неприятности не миновать, – предрекала Та-Неферт. – В наше время ее даже искать не надо! Она сама тебя отыщет! На каждом шагу – фараоновы глаза и уши. Семеры жестоки. Князья наши не знают пощады. А тут еще какой-то иноземец! Ну зачем тебе надо было оголяться перед чужеземцем! Скажи, зачем?

Это она обращалась к Пепи. Вдруг в нем проснулась прежняя озлобленность:

– Я плюю на вашего фараона! На его дворец! На весь род его! Мне он не страшен!

Усер попытался зажать ему рот. Пепи укусил его за руку. Усер выдал ему хорошую затрещину.

– Уйди! – прошипел Пепи. – Хочешь, я употреблю твоего фараона и всю его семью?

– Замолчи, сквернослов! – приказала мать.

– Не замолчу! Мне надоела эта жизнь! Я могу покончить с собой. В одно мгновение. А вы влачите существование. Как волы бессловесные!

– Пепи, отоспись, – посоветовала ему сестра, у которой от страха душа ушла в пятки.

– Не хочу!

– Пепи, ты погубишь и себя и нас!

– Я не хочу воевать!

– Так зачем об этом кричать на улице

– Потому что ненавижу царя!

Ани разозлился:

– Заткнись, несчастный!

Пепи вырвался и побежал в угол двора. Там он, у глинобитной стены, застыл – багровый от гнева. Готовый ко всему…

Мать приказала:

– Иди и отдохни! Не мешай! Слышишь?

– Мне незачем отдыхать! Мне опостылела эта жизнь!

– Твоя жена не похвалит тебя!

– Я не нуждаюсь в похвалах!

– Пепи, сын мой, пожалей нас…

Пепи обвел всех страшным взглядом. Его глаза налились кровью. Он зашипел: