— Это не сложно, Ирина Васильевна. Достаточно только отдаться целиком и полностью службе, и оставаться безвылазно в Преображенском. Вот и все.
— Но к чему идти на такие жертвы? — Не переставая веселиться, поинтересовалась она.
— Пообещай, не смеяться, княгиня, — попросил де Вержи, воровато поглядывая по сторонам.
— Обещаю, — столь же воровато и заговорщицки, произнесла она, явно забавляясь происходящим.
— Понимаешь, дело в том, что имея такой элемент гардероба как парик, мужчины должны ходить практически лысыми. А подобная прическа никак не вяжется с этим одеянием. Пришлось ждать, пока не отрастут волосы, — разведя руками, закончил он.
— Отчего же я должна над этим смеяться, — покачав головой, возразила Ирина, глаза которой так и прыгали бесята. — И что же тебя подвигло на сей подвиг? Я ведь понимаю, что подобное не могло вызвать одобрение не только среди твоих соотечественников, но и во всей Немецкой слободе.
— Ну, я ведь приехал в Русское царство не просто служить, а решил сделать его своей второй Родиной. А как у нас говорят — в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
— У нас? — В удивлении вздернула брови Ирина.
— Ты не ослышалась, княгиня. Именно у нас.
— Вот даже как. Что же, любезный де Вержи, коли так, то добро пожаловать домой.
Может еще и веру сменишь?
— И как, я смогу после этого заслужить уважение моих новых соотечественников? Вот то-то и оно, — ловя княгиню на том, что она слегка отвела взгляд, произнес француз. Моя принадлежность к католицизму не мешала мне служить русскому престолу верой и правдой до этого, не помешает и впредь.
— Прости, я вовсе не хотела тебя задевать.
— Я знаю, княгиня. И видит Бог, не обижаюсь. Скажу более того, я собираюсь жениться на русской, и не стану препятствовать тому, чтобы мои дети приняли православие.
— Дорогой Гастон, да здоров ли ты?
— Абсолютно.
— Даже боюсь спрашивать об остальных планах. По моему на сегодня удивительного было в избытке. Нет. Все же не удержусь. А как же твоя помолвка?
— Во-первых, помолвки не было. Все к тому шло, и только. Во-вторых, я прекратил ухаживания, и мне отказали в доме. Так что, здесь, мосты сожжены.
— Итак, ты решил начать новую жизнь.
— Именно.
— Смело.
— А я не из трусливого десятка, княгиня.
В этот момент вновь заиграла музыка. Начинался танец, в основе которого лежала старинная русская игра ручеек. Правда, помимо самого «течения ручейка» в него входили различные рисунки. Их исполнение требовало плавных, неторопливых движений. В принципе, ничего сложного. Можно даже в процессе танца подсматривать и повторять за окружающими. Но это, если не боишься выглядеть смешным, из-за собственной неловкости. Правда, в этом есть и свои плюсы. Потому что партнерша в таком случае будет просто блистать на фоне такого неумехи.
— Княгиня, позволь пригласить тебя на танец? — Отвесив элегантный поклон, на русский же манер, произнес полковник.
— Это русский танец, — с хитринкой кивнув головкой, в сторону музыкантов, напомнила французу она.
— Я это понимаю, — совершенно спокойно, ответил он.
— Де Вержи, ты все продолжаешь меня пугать. Л-ладно. Где наша не пропадала. Но помни, ты сам виноват.
— Я непременно буду это помнить, Ирина Васильевна.
Однако, к удивлению Хованской французу не суждено было опозориться. Его движения были выверены, точны и изящны. Француз, что тут еще сказать.
— Гасто-он!
Когда рисунок танца вновь свел их вместе, Ирина не сумела сдержать своего удивления.
— Неумение танцевать русские танцы, была еще одной причиной моего вынужденного затворничества.
— И кто же тебя научил?
— У меня в полку достаточно русских дворян, обученных танцам.
— Бо-оже. Я надеюсь, там были только танцы, — используя очередной рисунок, и склонившись к самому уху партнера, шепотом произнесла она.
— Я знал, что не стоит тебе этого говорить. Но, даже не надейся меня смутить, отвешивая поклон, и расходясь с партнершей, с открытой улыбкой произнес он.
В этот момент его душа, что говорится пела. Он уже не первый год знаком с великой княгиней. Было дело, пытался за ней ухаживать, и был отвергнут. Он был зол, и обижен, и буквально возненавидел эту женщину. Она же отвечала ему сдержанной холодностью.
Потом де Вержи увидел ее там, в ее доме, когда она рассерженная как фурия, обихаживала рану своего любовника. И именно в этот момент Гастон пропал. Ну или стал на тот путь, что вел его к пропасти. И как следствие возненавидел этого выскочку из Стрелецкой слободы, удостоившегося внимания этой чудесной женщины.
Ох с каким бы удовольствием Гастон вызвал бы Ивана и пронзил своей шпагой. Но… Он не унизит себя подобным поединком. Пусть стрельцы и не относились к черни, все же и дворянами они не были. Впрочем, главное даже не в этом. Его отчего-то не отпускало ощущение, что княгиня никогда не простит убийцу этого щенка.
Де Вержи всячески старался привлечь к себе внимание Хованской. При этом памятуя о своем конфузе, старался не больно-то усердствовать, предпочитая продвигаться мелкими шажочками. Однако все тщетно. В ответ он неизменно получал все ту же холодность.