Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

То было движение исключительно религиозное, имевшее ввиду произвести нравственную реформу и в церкви, и в ее членах, и не было связано с какими-либо политическими или социальными интересами. Уже одно географическое распределение его ясно указывает на отличительный его характер. Тот факт, что оно нашло убежище в таких городах, как Mo, Орлеан, Бурж, Тулуза и и др., что она не проникла вовсе или нашла слабую поддержку в таких центрах общественной деятельности, как Ним, Монтобан и др., показывает, к чему стремились деятели реформы: ни в одном из этих городов не было достаточно элементов для возбуждения политического движения. Лишь университетская молодежь, ее учителя, да многие из рабочего класса выказали приверженности к делу реформы, одни из стремления к «просвещению» и вследствие обширных познаний, дававших им возможность изучать основательно и священное писание, и учения отцов церкви, другие — вследствие тех нравственных потребностей, удовлетворению которых не было более места в католической церкви. И те и другие, а особенно же рабочее сословие, на долю которого пришлось вынести наибольшее число гонений, отдать наибольшее число жертв[263], послужили основным элементом новой партии, формировавшейся во Франции. То были люди умеренного образа мыслей, с самыми мирными наклонностями[264], преданные вполне и беззаветно своему делу, готовые для него пожертвовать своею жизнью, не бросавшие его из-за какой-либо приманки, которая щекотала чувство честолюбия или тщеславия, но за то относившиеся всегда с самым высоким уважением, с глубочайшею преданностью к королевской власти, к особе самого короля, в котором они видели своего покровителя, на которого рассчитывали как на союзника в деле реформы церкви. Влияние, каким пользовалась Маргарита Валуа при дворе, те случаи, когда гонение против реформаторов стихало по ее просьбам и настояниям, колебания самого короля, освобождавшего часто еретиков от наказания, наложенного церковью, все это открывало перед глазами реформаторов блестящую перспективу, служило для них доказательством, что дел их будет выиграно, что Франция рассчитается навсегда с католицизмом.

То были вполне законные желания. Но было ли в интересах королевской власти изменять религию в государстве, устранять католицизм и устанавливать протестантскую религию, принятую германскими князьями под свое покровительство? Королевской власти была всего менее выгодна подобная реформа, она нисколько не нуждалась в ней, и реформаторы обманулись в своих расчетах. Прагматические санкции, а потом конкордат 1520 г., достаточно ограждали власть короля от влияния папской курии и предоставляли королю обширное поле для распоряжения в духовной сфере. В самом деле, — говорит известный историк французской реформации, — «что могли выиграть короли, принимая реформу? Независимость от римского двора?

Они приобрели ее еще со времен Филиппа Красивого. Повиновение духовенства? Они обратили его в галликанское при помощи прагматической санкции, которою они были изъяты из-под влияния политического, как и в монархическое посредством конкордата с Львом X, подчинившим его власти короля. Приобретение церковных имуществ? Они располагали ими назначением на бенефиции, правом пользоваться доходами с них, даже с их продажею. Таким образом, реформация не затрагивала их честолюбия»[265], и короли после недолгих колебаний направили свою деятельность прямо против распространения ре-формационных идей. Их влекли к этому пути преследований влияние духовенства и католической партии, уже с 1524 г. пытавшейся подавить реформационное движение во Франции, и тот страх, какой возбуждали в них идеи реформации, которые, казалось, грозят им гибелью государства. «Они успели, — говорит Минье, — уничтожить феодальный дух знати, ультра-монтанские тенденции духовенства, республиканские конституции городов, но не имели ввиду дать дозволение проникнуть в свое государство идеям независимости и возбудить столкновения, которые могли помочь знати восстановить старый порядок, а городам — муниципальную демократию[266].

Действительно, Франциск I опасался влияния реформации на возбуждение смут в его государстве. «Эта секта, — говорил он по поводу лютеранского вероучения, — эта секта и все эти новые секты стремятся гораздо более к разрушению государства, чем к назиданию душ»[267]. События подтверждали его взгляд. В восточной Франции и Германии началось восстание крестьян, проповедовавших новые религиозные идеи, и в то же время в Париже были разбросаны афиши «возмутительного содержания», присланные из Женевы и направленные против мессы и учения о пресуществлении. Реформаторы простерли свою смелость до того, что одну из афиш прибили к комнате Франциска I.