Ферромант

— Ты глупый и не хочешь учиться, — из глазницы Альвина выползла змея и с шипением бросилась на беглеца. Тот непроизвольно отдернул руку и чуть не сорвался с громадной скалы, у подножья которой бушевало пламя.

— Ты неудачник и бездарность, — Артан с разваленной надвое головой замахнулся мечом, но Амис сумел отбить изъеденный ржавчиной клинок.

— Ты — просто моя игрушка, — Эльбер вывалил почерневший язык и расхохотался, как безумец. — Я никогда не воспринимал тебя всерьез. И не считал равным братьям.

— Позор семьи! — подхватили залитые кровью простолюдины, вскинув руки в попытке ухватить, разорвать, удавить чужака, но тот карабкался вперед, несмотря ни на что. Да, когда-то он был именно таким, но это — далекое и безвозвратное прошлое. И дешевыми фокусами его волю не сломить.

— Как же долго, — Элара стояла на вершине скалы на фоне громадного красного солнца, занимавшего половину небосклона. Она облачилась в черное траурное платье, и ветер обнажил бледные, как мрамор, бедра. — Сколько можно ждать?

Ведьма задрала полы, и сквозь вуаль проступили алые огоньки, а губы скривились в насмешливой ухмылке.

— Смотри. Нравится? Я еще никому не показывала, даже твоему отцу. Ты будешь первым мужчиной, кто раскроет мой бутон.

Девушка рванула шелковую ткань, открыв взору большую упругую грудь с заострившимися от неги сосками. Улегшись прямо на кучу трупов, широко раздвинула ноги и скользнула ладонью от впалого живота до лобка, чуть поросшего темными короткими волосками. Опустившись на две фаланги ниже, резко и со стоном развела пальцы, и тут де из блестящего от влаги лона пахнуло столь соблазнительным ароматом, что трупная вонь растворилась в нем без остатка. Как и боль, уступив место сладкой пульсации в паху, а сверху навалилась такая тяжесть, что отпало всякое желание куда-либо ползти, кроме как на любимую, в чьих объятиях ждала неотличимая от настоящей страсть.

— Ну же, — колдунья игриво оглаживала груди. — Или ты меня не хочешь?

Амис хотел, но не этот жалкий морок. Даже недавний поцелуй в ножку казался куда более привлекательным и будоражащим, чем самые реалистичные иллюзии. Остановиться здесь — значит, надругаться над памятью той, кто без сомнений отдала жизнь во благо всего человечества. И принц не имел никакого права осквернять этот священный дар, и сама мысль об этом всколыхнула такую ярость, что огненная волна за мгновение смыла видение, оставив только подсвеченную звездами темноту. И вот впереди вспыхнула горизонтальная черта, стремительно расширяясь, как открываемые после долгого сна веки. И сквозь белесую муть проступила серая масса моря, зеленая полоса леса и ржавая долина между ними.

Принц стоял на вершине горы, чувствуя доспех, как самого себя, а внизу готовился к залпу гнилой кадавр: творение Культа, рассорившего с братом. Опозорившего отца на глазах толпы. Отнявшего пусть и не первую, но самую странную, необычную и сильную любовь. Поэтому — никакой пощады. Ни капли страха. Ни намека на слабость. И плевать, чем все закончится.

Огненный столб рванул в цель, бросив под себя обугленную тень. Но Амис уже совладал с големом, и тяжесть великана высотой в десть домов не ощущалась как прикованные к гирям кандалы. Принц развернулся, растоптав остатки замка, как глиняный горшок, и принял удар на притороченный к левому плечу треугольный щит, начищенный до зеркального блеска и согнутый под небольшим углом нарочито для того, чтобы противостоять драконьей магии. Луч соскользнул с грани, как меч с остроконечного шлема, и все же сумел ударить так, что принц на миг потерял управление и рухнул на колено. А там и до падения со склона недалеко: раскрытая латная перчатка коснулась края плато запястьем — еще немного вбок, и великан кубарем покатился бы к подножью.

Тварь тем временем попятилась к морю, готовясь к новому выстрелу. Амис же не собирался торчать на горе, как неподвижная мишень. Опершись на широченный двуручный меч почти во весь рост гиганта, выпрямился и без разбега прыгнул вниз. Боль пронзила ноги от пяток до таза, но во время охоты за фрейлинами повеса срывался с карнизов и балконов с куда более серьезными последствиями. И пусть он тут же встал без намека на переломы, в месте приземления остались такие рытвины, что их почти сразу затопили грунтовые воды. Движения замедлились, точно доспех потяжелел раза в полтора, и все равно это казалось менее суровым испытанием, чем смена в шахте или день на ристалище.

— Я — готов, — процедил принц сквозь стиснутые порозовевшие от кровавой пены зубы. — Я — не боюсь, — казалось, он брел по колени в трясине, но все равно неумолимо надвигался на скалящееся чудовище. — Я — не сдамся.