Филип Дик: Я жив, это вы умерли

В самом начале лета 1970 года Дик забросил этот роман. Он сотни раз с ужасом думал, что это вот-вот случится, и оно случилось: он больше не мог писать. Ни единого слова, ни буквы. Термитник опустел.

Оставшись без средств, Дик потребовал социальное пособие.

Нэнси не могла больше выносить вечные кризисы мужа, его пристрастие к наркотикам, боязнь сойти с ума. Она чувствовала, как к ней самой возвращается старая депрессия. В сентябре Нэнси уехала, забрав Изу с собой. Трехлетняя малышка смотрела сквозь заднее стекло, как отец бежит вслед за машиной, а затем они повернули за угол, и больше она его никогда не видела.

Глава четырнадцатая

НАРКОМАНЫ

Дик понял, что если он не будет постоянно находиться среди людей, то никогда не избавится от мыслей о самоубийстве, поэтому он старался заманить в свой опустевший дом всех, кто был не против там пожить. Сначала вместе с ним поселились два приятеля, брат Нэнси и муж ее сестры, от них обоих, как и от самого Дика, только что ушли жены. Создание этого трио брошенных мужей положило начало мрачному кутежу. Они напивались и наслаждались музыкой Вагнера; приводили девушек с улицы; перестали мыть посуду и выносить мусор; пылко, но путно доказывали, что это и есть удовольствие, свобода. По прошествии нескольких недель оба гостя, изнуренные и напуганные своим хозяином, предпочли более умеренную разновидность холостяцкой жизни.

Поскольку дверь дома Филипа Дика осталась открытой и распространился слух, что в доме 707 по Гасиенда-уэй имеются в изобилии наркотики, к нему начали тянуться все токсикоманы Сан-Рафаэля, несовершеннолетние правонарушители, сбежавшие из дома подростки, те, кого раньше называли хиппи, а теперь стали именовать наркоманами, хотя в последнее время это слово уже не так пугало обывателей. Уйдя от Анны, Дик покинул мир благоустроенных домов, подстриженных газонов и добросердечных отношений с шерифом; средний возраст его приятелей значительно снизился. Нэнси была младше мужа лет на двадцать, и друзья у нее были соответствующие, и даже писатели-фантасты с побережья Мексиканского залива принадлежали в основном к следующему поколению. Епископ Пайк, Марен Хаккетт, Тони Бучер умерли. В сорок два года Дик оказался в мире мальчишек, мире, строго поделенном на наркоманов (нас) — и на обычных (них); причем каждый, кому было за тридцать, автоматически причислялся к обычным, то есть являлся по определению врагом. Дик и сам, скорее в силу своего хамелеонства, чем из мазохизма, разделял эту точку зрения. Он искренне предпочитал общество молодых и их жаргон старым бойцам из Беркли пятидесятых или даже только что завершившихся шестидесятых годов, которые казались его новым друзьям чуть ли не доисторическими временами. Несмотря на разницу в возрасте Дик прекрасно себя чувствовал по эту сторону барьера, рядом с наркоманами, а молодые сразу же приняли в свой круг этого странного здоровяка, такого грустного и при этом такого забавного. Они прозвали Филипа Отшельником, потому что он никогда не выходил из дома. В любое время можно было постучать к нему в дверь — казалось, что этот человек никогда не спит, — и найти там внимание, наркотики, алкоголь, музыку, беседу, любовь — последнюю Фил иногда предлагал слишком уж настойчиво, что являлось единственным его недостатком в глазах девушек.

В один прекрасный день Филип Дик познакомился с Донной. Тут следует сразу оговориться, что имена всех тех, о ком пойдет речь в этой главе, изменены. Но, хотя в жизни эта девушка носила другое имя, однако в книге, которую Дик написал спустя несколько лет и которую внимательно изучил я сам, ее звали Донна. У нее были черные волосы, черные глаза, она носила черную кожаную куртку и обращалась со всеми с презрительной агрессивностью. Донна поссорилась со своим приятелем, здоровенным типом с татуировкой, и он уехал без нее. Не зная, куда пойти, девушка воспользовалась гостеприимством Дика.

В первый же вечер он дал ей послушать свою любимую мелодию «Пролейтесь, слезы». Писатель не считал нужным скрывать свое образование, и его гостям очень нравилось слушать увлекательные рассказы о монахах III века, которые ели кузнечиков в египетской пустыне, или безумно сложные разглагольствования о Боге. Им также пришлись по вкусу странные пластинки, которых у Дика было невероятно много, и я легко могу себе представить, как одна из едва достигших тогда восемнадцатилетия девиц, которой теперь под сорок (за спиной два развода; безупречный макияж; престижная работа в солидной адвокатской конторе в Бойсе, штат Айдахо), как она теперь слушает иногда по вечерам, выпивая второй бокал вина, пластинку с мелодиями для лютни Джона Дауленда. Эта музыка напоминает женщине молодость и заставляет ее плакать.

Много лет спустя одна из девушек-завсегдатаев на Гасиенда-уэй, вспоминала: «Это был безумный и опасный период, но тем не менее, если бы мне предложили выбрать, с кем я хочу провести вечность, я выбрала бы Фила».