Физики о физиках

Концентрация интеллектуальных усилий и мобилизация средств все возрастали, все усиливались. И Игорь Васильевич Курчатов отдавал новому делу свои помыслы и силы. Вероятно, мало что в такой мере воодушевляло его и брало за живое, как этот когда еще могущий быть осуществимым мирный термоядерный синтез. Курчатов постоянно думал о нем — и наедине и вместе с сотрудниками — и говорил о нем с больших трибун.

А рядом шла его деятельная борьба за запрещение ядерного оружия — пусть никогда не найдет применения то, что было создано под его эгидой, то, что ему поневоле пришлось создавать. Пусть это адское оружие запретят и уничтожат во всем мире — вот о чем мечтал Игорь Васильевич Курчатов.

В марте 1958 года Курчатов выступил перед Верховным Советом СССР.

— Наша научная общественность решительно высказалась за запрещение применения атомного оружия. С советскими учеными вместе крупнейшие зарубежные ученые, имеющие мировые имена: датчанин Нильс Бор, француз Жолио-Кюри, американец Полинг, немец Гейзенберг, японец Юкава, англичанин Пауэлл и многие, многие другие… С этой высокой трибуны мы, советские ученые, обращаемся к ученым всего мира с призывом направить и объединить усилия для того, чтобы в кратчайший срок осуществить управляемую термоядерную реакцию и превратить энергию синтеза ядер водорода из оружия разрушения в могучий, живительный источник энергии, несущий благосостояние и радость всем людям на земле!

И за три недели до смерти на сессии Верховного Совета Курчатов снова говорит о том же:

— Совместная работа над увлекательными, сложными и глубокими проблемами современной атомной науки и техники, сулящая радостные перспективы счастливой жизни людей, объединит, как мы надеемся, усилия ученых двух великих стран мира и поможет им найти средства ускорить решение проблемы ядерного вооружения.

Нет, это не были просто высокие слова — всем известно, что Курчатов их не любил. И не были лишь благие пожелания — Курчатов всегда оставался человеком дела. В этом был теперь смысл его жизни. Однажды в кругу ближайших своих сотрудников, вспоминает Игорь Николаевич Головин, он вслух обдумывал план дальнейшей работы, основное содержание деятельности, ведущую проблематику института.

— Главная задача нашего института — получение атомной энергии. Реакторы для получения плутония мы научились делать! Здесь больше нет проблем. Теперь их пусть проектируют конструкторские бюро, а мы будем постепенно освобождаться от забот о них. Силовые реакторы и реакторы для электростанций идут успешно. Еще на много лет они займут важное место в нашем институте. По мере решения этих проблем мы будем передавать их конструкторам. У себя оставим лишь темы проблемные, передовые. Термояд — вот великая проблема. На нее будем переключать все большие силы в институте. Ведь это и есть атомная энергия, которой мы еще не владеем. Антивещество? Нет, это еще далеко. Его время не наступило. На это отвлекаться не будем. Новые задачи — радиобиология, прямое преобразование энергии, плазменные двигатели? Будем обсуждать… Институт не лодка, быстро на новый курс не развернешь. Мы будем медленно, как линкор, не теряя скорости, разворачиваться без спешки, без истерики, но так, чтобы лечь на новый курс, а не кидаться из стороны в сторону.

Пока еще никто не может точно предсказать срока, когда осуществится управляемый термоядерный синтез.

Так случилось, что развязать силы разрушения оказалось гораздо проще, чем обуздать их для созидания.

И никто точно не знает, на каком из направлений, составляющих тот «широкий горизонт», о котором говорил Курчатов, будет успех, хотя одни из них уже зримо обнаруживают свои преимущества перед другими.

Природа хитро и крепко запирает на замки свои секреты. Но все более изощренным становится человеческий разум. И в изучении плазмы за последние годы сделан большой шаг вперед. Физики уже многое узнали, и смелее ставят вопросы, и увереннее ищут и знают, где и что надо искать.

Когда началась по-настоящему серьезная работа во многих лабораториях мира, то обнаружилась масса сложностей — в этой коварной плазменной проблеме не оказалось ничего простого. Все надо было изучать и решать заново. Это были эксперименты совершенно нового стиля, качественно новые, незнакомые, никогда прежде не встречавшиеся. И это отпугнуло многих.

Самое любопытное, что такая ситуация обнаружила себя не сразу, а после нескольких лет работы. Поначалу все выглядело более простым, чем оказалось в действительности. А когда обнаружила, то стали учащаться пессимистические высказывания. «Может быть, — говорили скептики, — эта задача вообще неразрешима, во всяком случае, неразрешима в сколько-нибудь обозримые сроки. Может, только у наших праправнуков достанет сил и умения взяться за нее и довести ее до конца». Так говорили многие ученые, многие физики и даже те, кто сам занимался плазмой.