Меркель: «Когда я, отработав два сезона в клубе, покидал «Рапид», то пожелал Эрнсту: «Если ты когда-нибудь станешь тренером, пусть тебе попадется такой же гад, как ты сам.» Подчеркну еще раз, игрок он был блестящий, не зря его болельщики величали «богом футбола», но вне поля Ашил, как мы его тогда называли, был разгильдяем и кутилой. Я уверен, что игрок Хаппель у тренера Хаппеля не продержался бы и недели. Вот так бывает.»
Действительно, Хаппель вел далеко не аскетический образ жизни. Альфред Кёрнер формулировал мягче, чем Меркель: «Эрни был игроком мирового класса, но довольно легкомысленным человеком».
Куролесил он обычно с вратарем «Рапида» Вальтером Земаном.
Земана в Австрии считают вторым голкипером в истории после Руди Хидена.
Вальтер пришел в «Рапид» 18-летним в 1945 году. Он быстро выбился в первые номера сначала в клубе, а затем и в сборной. После игры с шотландцами в декабре 1950-го, когда Земан отстоял на ноль и австрийцы победили за счет одного-единственного мяча, он получил кличку «Тигр Глазго».
Хаппель называл его «богемцем», поскольку Земан происходил из венских чехов, и иронически относился к славе своего друга (также, кстати, как и к своей собственной), «приземляя» его и подначивая, дабы тот не слишком заносился. Зато охотно поддерживал делом его девиз «После полуночи тигры пьют только шампанское!», дополняя своим: «Игра игрой, а водка водкой». Под этими лозунгами начинался послеигровой вечерний обход всевозможных кафе и винных погребков.
Кличку Ашил (Aschyl) Хаппель получил за внешнее сходство с турецким актером, сыгравшим главную роль в каком-то фильме, с успехом прошедшем по экранам столицы Австрии. Это сходство — волнистые волосы, большие карие глаза — добавило Хаппелю популярности и среди женского населения, так что Эрнст довольно быстро заслужил еще и репутацию ловеласа.
Карл Кобан, один из многочисленных биографов Хаппеля, писал: «Он пользовался огромным успехом у женщин — высокий, красивый, а главное, щедрый. Он немного остепенился после женитьбы на Элизабет Коглер в 1952-м и рождения сына Эрнста, но верным мужем его назвать, конечно, нельзя».
Из песни слов не выкинешь, и к букету стандартных пороков Хаппе-ля нужно добавить еще курение и страсть к азартным играм. Курил Эрнст лет с 15-ти и не расставался с этой привычкой как во время игроцкой, так и тренерской карьеры. Всю жизнь он смолил крепкие бельгийские сигареты «Бельга». По несколько сигарет подряд он выкуривал обычно во время игры в карты — Хаппель был большим любителем традиционного «ската», но поигрывал и в покер. Однако, по воспоминаниям современников, он всегда точно знал, когда нужно остановиться, особенно если на следующий день предстоял футбольный матч.
Справедливости ради надо сказать, что во всех этих увлечениях — карты, женщины, алкоголь — он был не одинок и в первом послевоенном поколении австрийских футболистов (да только ли австрийских?!) белой вороной точно не слыл.
Болельщики требовали хорошей игры и побед, а всё остальное — личное дело игроков. Хаппель обычно фанов не подводил, поэтому и остались в воспоминаниях о лучшем австрийском тренере столетия разные истории и анекдоты, сдобренные восхищенной иронией, легкой грустью и сочувствием.
Например, такая. Однажды, подогревшись в кафе спиртным, Атттил поспорил с сотрапезниками, что забьет три раза подряд мяч из вратарской площади в противоположные ворота через всё поле, да не голкиперским способом «с рук», а с земли. Спор был нешуточным на немалую по тем временам сумму в десять тысяч шиллингов. Доказывать предстояло немедленно. Вся компания поехала на стадион. Хаппель установил мяч на углу вратарской площадки, разбежался и... остановился. «В какой угол?» — добил он вопросом спорившего с ним знакомого. Тот от удивления открыл рот и не нашел что ответить. «Тогда я выберу сам». Атттил положил подряд два мяча в разные нижние углы противоположных ворот, а третий пустил по центру. Да, немаловажная деталь: всё это он проделал не в бутсах, а в обычных туфлях.
Подобных историй о Хаппе-ле-мастере имеется немало. И в каждой из них подчеркивается своеобразный юмор и обаяние Хаппеля, вЕнца по рождению, духу и способу жизни. Как заметил тот же Карл Кобан, «того, что мы называем Wiener Schmae — венский шарм — у него было предостаточно, а некоторых черт нашего характера даже с избытком. И он всегда был ироничен по отношению к другим, да и к себе, пожалуй, тоже.»