После этих слов приближаюсь к мужчине, присаживаюсь на корточки и осматриваю со всех сторон. Затем переворачиваю, обнаруживая, что руки скованы наручниками спереди. Лицо опухшее, покрытое кровоподтёками, а, изучив его кофту, замечаю, что ткань в нескольких местах разрезана. Но запёкшаяся кровь не позволяет рассмотреть раны.
– Не могу понять, живой он или нет.
– Приложи пальцы к его запястью. Если пульс есть, прощупается именно там.
Снимаю перчатку и несмело тяну руку к указанному месту, одёргиваю, но вновь пытаюсь сделать то, что говорит Лида. Его кожа холодная и неприятная, но я всё-таки прикладываю пальцы и, кажется, чувствую тонкую пульсирующую ниточку, а затем поднимаю голову, чтобы отшатнуться – он открыл глаза и смотрит на меня.
– Он на меня смотрит, – шепчу в трубку. – Лида, он живой…
– Смотрит осознанно?
– Нет. – Взгляд мужчины безжизненный, пустой, лишённый ясности. Больше смахивает на рефлекс или попытку организма дать знать, что ещё жив. – Что мне делать?
– Звони в скорую.
– На нём наручники, – уведомляю сестру. – И это автоматически порождает множество вопросов. Боюсь, его ждёт та же участь, что предыдущего найдёныша.
– Тогда варианта два: или оставь его там, или помоги.
– Я не врач, а ему нужна серьёзная помощь.
– Ты знаешь, к кому обратиться.
Она говорит о Чайковских, но привезти иуда моего незнакомца, означает, оповестить о своей осведомлённости и, скорее всего, разрушить редкое общение.
– Я перезвоню.
Лида что-то говорит, но я сейчас не могу ответить, ведя внутреннюю борьбу и принимая решение. Герда бегает вокруг мужчины, вылизывает лицо и подсовывает под него морду, намереваясь поднять. Я ни разу не видела её такой возбуждённой. Она смотрит на меня, подбегает, тянет за край куртки, а затем возвращается к мужчине и вылизывает его руки. Скулит, а потом начинает истошно выть, разнося по лесу протяжное тоскливое эхо. От этого воя пробирает дрожью и по спине пробегает ледяная волна.
– Что, забираем его?
Ответом мне служит лай, который громче самого уверенного «да», который я когда-либо слышала. Настрой собаки перевешивает мои сомнения, и теперь я переключаюсь на другой момент: как его довести к Чайковским? Тащить на себе я его не могу, остаётся одно – машина.
– Охраняй! – приказываю Герде, и она садится рядом с телом и замолкает.
Бегу обратно, перемахиваю через ветки, а затем ухожу вправо, чтобы выскочить на дорогу. И теперь я двигаюсь быстрее, через время оказываясь у дома. Забегаю, хватаю ключи от машины и, заскочив в неё, завожу двигатель. Пара минут, чтобы понять: до машины его придётся как-то донести. Поэтому бегу в гараж, хватаю старый тент и выезжаю из двора. Еду, кажется, слишком долго, уже решив, что потеряла место, но узнаю заваленное сухое дерево в виде рогатки, как ориентир. Не глушу двигатель, выскакиваю и бегу к месту, где оставила Герду.
И теперь самое сложное: переместить мужчину. Расстилаю тент, перекатываю на него тело, завязываю один край вокруг его ног, чтобы не съехал с импровизированных носилок, а за второй тяну на себя, двигаясь спиной. Рывками, медленно, потому что он тяжёлый, а снег и неровности только усугубляют ситуацию и замедляют процесс перемещения. Герда хватается зубами за край, помогая мне. Её усилий недостаточно, но мне кажется, что становится легче. Тридцать метров до дороги кажутся километрами по количеству затраченных усилий, и когда оказываемся возле машины, сразу образовывается следующая проблема: его нужно поднять, чтобы уложить в багажник внедорожника. Первая и вторая попытка не приносят результата, а вот третья оказывается удачной.
Сгибаюсь пополам, разминая руки, по которым бегаю противные иголочки. Ноша мне не по силам, но в критической ситуации сделаешь и не такое. Отдышавшись, показываю Герде, чтобы она запрыгнула туда же, закрываю дверь багажника и спешу в известном направлении. Пока не предполагаю, что скажу, но точно знаю – помогут только Чайковские.
– Кто?
– Алиса, это Настя, – отвечаю, как только отзывается селектор у ворот.
Преграда отъезжает, а на пороге уже мнётся рыжая девушка. Машет мне рукой, улыбается, решив, что я заглянула в гости.
– Привет! – кричит, как только выхожу из машины. – Мы с Ромкой вдвоём, Герман уехал. Заходи, – открывает дверь, собираясь войти в дом, но я здесь не ради чая.
– Алиса… – мнусь, не зная, как озвучить просьбу. – Я знаю, что вы с мужем оказываете медицинские услуги. Незаконные. Тем, кого нельзя везти в больницу или светить в официальных учреждениях. В курсе, что отец Германа занимался тем же. Мне дедушка рассказывал много историй. Они тесно общались.
– Если ты хочешь рассказать о нас кому-то или…
– Я прошу твоей помощи, – произношу на выдохе, отмечая, что Алиса напряглась, лицо заострилось, а сама она готова отбиваться. Но затем она опускает взгляд и осматривает меня, замечая пятна на куртке, которые появились, когда я затаскивала мужчину в багажник. – Он в машине.