Гарь

Молчание. Лишь злой ветер терзал деревья и гонял снег. За окном — темнота, и Вражка совсем одна, всю жизнь одна, освещает себе путь почти потухшей свечкой.

А идти некуда.

На секунду неё отлегло от сердца: воцарилась тишина, а если непрошеные гости молчат, значит, испугались и ушли. А значит, у неё будет шанс…

Но тут дверные доски затрещали, наличник пошатнулся, замок застонал. Вражка вскрикнула, осознав, что они выбивают дверь. Метнулась к окну, но человек оттуда не ушёл — наоборот, прижался к стеклу, так, что стало видно его ухмыляющееся лицо, искаженное злобой.

— Нет! — закричала Вражка. — Уйдите от меня, пожалуйста, уйдите!

Но мужчины были глухи к её просьбам.

Она замерла, судорожно думая. Она ничего не могла сделать, магия работала не так, совсем не так. Никакие заговоры, никакие зелья не могли спасти её от разъяренных людей.

Снова удар и скрип двери.

Ведьма метнулась к столу, схватила нож. Рукоять чуть было не выскользнула из её мокрых дрожащих пальцев. Она не могла найти в себе силы ударить человека, пока не могла, но кто знает…

Мотнула головой: глупости. Один нож, а сколько там людей? Ей надо спрятаться. Её всё равно найдут, но…

Ещё один удар. Дверь жалобно заскрипела.

Лёгкие не слушались Вражку: воздух почти не попадал в них, горло словно сдавили тисками. Через силу, заставляя себя хоть что-то делать, она нагнулась и откинула крышку погреба. Поставила свечу на пол, спустилась на пару ступенек вниз, в холодную темноту, забрала свет и заперла за собой проход на щеколду, поблагодарив того, кто строил этот дом много-много зим назад и догадался укрепить подвал. В момент, когда дверь погреба закрылась, дверь дома сдалась и слетела с петель. Множество шагов заполнили пространство, сотрясая пол.

Погреб был крошечным, несколько метров и всё, только холодные стенки да банки с соленьями.

Идти было совершенно некуда.

Вражка села на мешок с картошкой, обречённо слушая спор её преследователей, обсуждающих, как лучше всего её выкурить оттуда, кричащих что-то, угрожающих, лающих, как злобные псы, сорвавшиеся с цепи.

Слёзы покатились по щекам. Она была в ловушке, глупой, тёмной, холодной ловушке. Конечно, она могла надеяться на Лиду и остальных, но, скорее всего, они просто закопают её кости, на том их помощь и закончится.

Уставившись в потолок, ведьма думала о скорой смерти. Вот, свеча почти догорела, и точно так же скоро погаснет её собственный Свет.

Сквозь слёзы, нащупала на бедре свою сумку. Достала зеркальце.

Надежды, конечно же, не было почти никакой. Но если в последние моменты своей жизни она сможет наколдовать что-то стоящее — это будет правильно. Хотя она уже давно убедилась, что правильного в этой жизни было не так уж много.

При тусклом свете свечи стекло казалось дымчато-белым с рыжими искрами огня. Лицо Вражки, плачущее, испуганное, отражалось мутно. Закрыв глаза, она начала звать. Старалась стать единым с зеркалом, стать тонкой нитью, что соединяла этот кусок стекла с далёким-далёким островом Цветов, с башем, что однажды смог через это зеркало спасти себя, а теперь сможет спасти и её, точно сможет, если в этой жизни есть хоть что-то справедливое.

Ноги в тяжёлых сапогах, марширующих вверху, гневно затопали, роняя на ведьму куски грязи и песок. Крышку подвала трясли, щеколда отчаянно звенела, крики людей нарастали, становились всё громче и громче, и громче, но Вражка не отвлекалась.

Она звала.

Глава десятая. Шальная стрела. Баш-Гран

Гран лежал на ветке дерева и наблюдал за бесконечным полотном зимнего ковра. Лук, который дала ему девочка, был перекинут через плечо и немного мешал, но баш не обращал на это внимания — он старался не шевелиться, не сводить взгляда с серебристого наста. На той же ветке, где расположился он, висел мёртвый тетерев, и кровь, пахнущая теплом и железом, капала вниз, оставляя на снегу рябиновые точки. Вдалеке слышался мерный стук топора. Он слегка раздражал Грана своей инородностью.

Вот уже несколько часов он выжидал. Холода не чувствовал, а вот тело начало затекать, ноги напоминали, что им нужно двигаться, спина заявляла, что выбранное им положение крайне неудачно, и тогда он слегка потягивался, но делал это так тихо, что даже белка, сидящая на стволе соседней сосны, не пугалась.

Самое сложное было бороться со сном. Ничего не происходило, и сознание начало уплывать, уступая место сладкому беспамятству, совсем как тогда, после пожара, когда он мог только спать и спать, желая забыться.

Сейчас, когда уже несколько дней (счёт всех башей ограничивался тремя критериями: “мало”, “несколько” и “много”, но, когда он спросил у мальчика про временной промежуток, тот ответил, что с момента его появления прошла почти половина зимы, а это было как раз “несколько”) ходил по лесу, стало лучше. Он слушал деревья и искал что-то. Сначала убеждал себя, что ищет Орсина, но следа баша не попадалось, а Гран находил птицу или зайца, убивал их и приносил домой.

Это ему нравилось даже больше, чем сон.