Гарантирую жизнь

Он обнаружил их возле хаты. Один обливал бензином приоткрытые ворота из канистры, второй возился во дворе у машины Тарасова.

Глеб тенью метнулся к первому и рубанул пыхтящего парня ребром ладони по толстой шее. Тот сунулся носом в землю и затих. Но его брат услышал шум падающего тела, насторожился и прошипел:

– Алекс? Что там у тебя?

Тарасов проскользнул в ворота и неожиданно вырос перед «быком», заставив его шарахнуться назад и стукнуться спиной о багажник машины.

– Привет, поджигатель. Не ждал?

«Бык» проворно выхватил из-под полы куртки какой-то длинный предмет, оказавшийся при ближайшем рассмотрении помповым ружьем «сайгак», и Глеб разрядил в него прихваченный с собой «мангуст». Три извивающиеся голубые электрические змейки вонзились в грудь бугая, он с тихим взвизгом выронил ружье и упал.

Открылась дверь в сени, во двор выглянул Евстигней Палыч в одних трусах.

– Это ты, что ли, шумишь, внучек?

– Я, – отозвался Тарасов. – Забыл кое-что в машине. Акуля спит?

– Уснула сразу, как только легла. Даже сказку не дослушала.

Дед пересек двор, зашел в будочку туалета, не заметив лежащее у «пятнадцатой» тело. Вышел, почесываясь, зевнул.

– Не забудь ворота закрыть. И не проспи: в семь уже выезжаем.

– Не просплю, – пообещал Глеб. – С нами Софья с Оленькой поедут, не возражаешь?

– С чего б я возражал? Разместимся как-нибудь.

Дед ушел в хату.

Глеб взвалил на плечи воняющую потом и мочой тушу «быка», отнес к его дому и свалил в палисадник на клумбу с цветами. Затем таким же манером перетащил брата. Посидел возле них несколько минут, ожидая, когда они придут в себя. Сходил к ним в дом, вынес ведро воды и вылил на каждого по полведра. Братья очухались, заворочались, тараща глаза, озираясь, не понимая, как они сюда попали.

– Я мог бы вас кончить еще там, у машины, – сказал Тарасов, передергивая затвор помповика, – и меня бы оправдали, потому что доказательства вашего преступления налицо. – Он пнул ногой канистру с бензином, та упала, бензин начал выливаться на землю. – Вы хорошо меня понимаете?

«Быки» ошеломленно переглянулись.

– Не слышу! – Тарасов направил ствол ружья в грудь светловолосого бугая.

Тот на карачках отполз назад, просипел:

– Понимаем…

Глеб покачал головой.

– Честно говоря, верится с трудом. Пострелять вас прямо здесь, что ли? Или вызвать омоновцев из Ветлуги?

– Не надо, – пробормотал темноволосый брат. – Мы уедем…

– Громче!

– Мы уедем! Завтра… соберемся только…

Глеб с удовлетворением кивнул.

– Теперь верю. Но запомните: дадите хоть малейший повод – и я вас не пожалею! Слово офицера! И не надейтесь на своих братков в милиции, на них тоже управа найдется.

Он повернулся и зашагал прочь, но, сделав два шага, оглянулся, чиркнул спичкой о коробок, поджог его весь и бросил на канистру с бензином. Братья с воплями бросились наутек. Глеб снова двинулся по улице к дому Софьи и не обернулся, когда сзади рвануло.

Брызги горящего бензина разлетелись в разные стороны, попали на стены хаты, и «быки» принялись их тушить. Молча! Метод воспитания, примененный Тарасовым, подействовал на них должным образом.

Софья встретила его на пороге в одной ночной сорочке, подозрительно потянула носом.

– От тебя бензином воняет. Куда ходил? – Она увидела в его руке ружье. – Что это?!

– Ничего, все в порядке, – успокоил он женщину, прислоняя ружье к крыльцу. – Братья хотели поджечь дом деда и машину, пришлось их урезонивать.

– Ты… их?..

– Помял немножко, – небрежно отмахнулся Глеб. – Ружье отобрал, посоветовал уехать, они пообещали.

– Представляю себе, как ты им советовал! А если не уедут?

– Тогда я поговорю с ними еще раз. – Голос Тарасова стал жестким. – Не бери в голову, я знаю, что делаю. Помоги лучше смыть грязь и бензин.

Софья послушно принесла ведро с водой и мыло, и Глеб с удовольствием вымылся под струями холодной колодезной воды.

– Вот теперь пойдем спать. Подъем в шесть часов.

Софья прижалась к нему, шепнула:

– Ты, оказывается, умеешь наживать врагов.

– Не только, – возразил он. – С нормальными людьми я дружу. Но никому не позволю нагличать до беспредела!

Софья вздрогнула.

– Ты так говоришь…

– Как?

– С ненавистью!

– Это не ненависть, это отношение к подлецам и негодяям. Я никогда никого не обижал зря.

Софья прижалась к нему сильней.

– Обними меня…

Тарасов поцеловал ее и поднял на руки.

Никогда прежде ему не было так хорошо, как в этот августовский день на пасеке деда.

Ушли прочь заботы и тревоги, забылись невзгоды и стычки с разного рода подонками, не приходили мрачные мысли о грядущем возвращении в отряд. Ничто не могло нарушить возникший союз двух сердец и двух аур, ни одно тревожное ощущение не могло поколебать атмосферы дружелюбия, нежности, радости и уюта, царившей вокруг. В душе Тарасова пели птицы и летали ангелы.